Костёр 1967-12, страница 23

Костёр 1967-12, страница 23

Дядя отошел, глядя в сторону моря. Митя замер с открытым ртом, глядя то на меня, то на дедушку.

Пантелей Романович стоял на крыльце, длинный и худой, его белые волосы, тронутые желтизной, и длинная белая борода ярко освещались солнцем на темном фоне раскрытой двери. На старике была синяя в белую полоску рубаха и черные штаны, заправленные в тюленьи бахилы — высокие, до колен, сапоги.

Голубые глаза смотрели строго и весело.

— Дай-ка руку дак! — сказал он высоким голосом. — Пойдем в избу.

Мы вошли в полутемные длинные сени, прошли в самый конец и полезли вверх по крутой лесенке, на второй этаж. Левой рукой старик придерживался за перила, а правой крепко, как клещами, держал меня за руку. Мы прошли мимо нашей с дядей спальни и остановились перед комнатой Пантелея Романовича. Открыв дверь, он подтолкнул меня в спину. Я переступил порог.

Это была большая комната, вернее не комната, а целый музей!

Она сразу ослепила яркостью красок, сверкавших в рассеянном свете окна, выходившего на север. В комнате пахло клеем, и деревом, и масляными красками. Напротив двери, перед окном, стоял стол, справа от окна верстак, заваленный деревянными брусками и стружками, в темном углу над верстаком мерцали иконы, налево от окна стояла зеленая железная кровать, застеленная разноцветным лоскутным одеялом, еще была табуретка перед столом и кресло в углу за кроватью, и за креслом зеркало — больше мебели не было, но зато везде висели картины и стояли игрушки: на полу, и на полках вдоль стен, и на столе, и на верстаке, и под кроватью, и под столом, и еще игрушки были свалены в кучу на полу возле двери и насыпаны в деревянные ящики, и сами игрушки были все деревянные, раскрашенные и нераскрашенные, потемневшие от старости и совсем беленькие, из свежего дерева, величиной с бутылку и совсем маленькие, с наперсток. Здесь были медведи и лошади, и разные страшные рыбы, и матрешки, и мужики, и бабы, и птицы, и коляски, и раскрашенные туески — чего-чего здесь только не было!

По стенам еще висели картины, тоже большие и маленькие, тоже яркие и темные, с разными зверями, мужиками и бабами.

Пантелей Романович сел в кресло под зеркалом.

— Это вы все сами делаете? — спросил я.

— Конешно, — сказал он. — Выбери себе, вот, что понравится. И возьми.

— Насовсем?

— Конешно, насовсем, — кивнул он белой головой. .

А у меня глаза разбежались!

Я увидел перед собой медведя на столе — он был еще чистый, некрашеный, он пристально глядел на меня, выставив правую лапу вперед на уровне груди — он стоял на задних лапах.

— Вот этого можно, Михайлу? — спросил я.

— Можно. И еще возьми.

— Вот эту птицу, — сказал я. — Или она женщина?

— Птица Сирин, — сказал старик. — Лицо дак бабье, а сама — птуца. Вещунья. Радость вещает. Возьми.

— Спасибо, — сказал я.

— Бери, бери, — сказал Пантелей Романович. — Бери еще.

Я не знал, что мне взять еще. Я бы взял все, если бы не стеснялся. Или хотя бы ящик!

— Спасибо, — сказал я опять. — Хватит.

Пантелей Романович встал, подошел к вер*

стаку и достал снизу фанерный ящик из-под посылки: на нем даже был полустершийся адрес химическим карандашом. Старик поставил ящик на стол и стал складывать в него игрушки. Некоторые он брал с полок,, некоторые со стола.

— Радеешь наукам-то? — спросил он.

— Что? — не понял я.

— Об учебе радеешь?

— Радею, — сказал я.

— Молодец, — кивнул старик. — Дядю люби! Дядя у тебя человек замечательный...

Он передал мне ящик с игрушками и какую-то большую деревянную трубу—наподо^ бие бычьего рога — только деревянную...

— Большое спасибо! — сказал я.

Что я мог еще сказать? Я был горд.

— Отнеси игрушки к себе и выходи на крыльцо. И ждите меня там.

Я мигом побежал в спальню, поставил ящик на стол и выбежал на крыльцо.

— Ну, что? — спросил дядя. — В чем дело?

— Ни в чем! — сказал я. — Просто Пантелей Романович хотел мне свои игрушки показать. И подарил целый ящик!

Дядя еще никогда не смотрел на меня с таким удивлением. У него даже усы от удивления зашевелились.

— Ну, ну, — сказал дядя.

Они с Порфирием встали.

— Мы пойдем в город, — сказал дядя. — На почту. А ты играй.

21