Костёр 1967-12, страница 26

спро-

С врагами?

И с врагами, и с самим собой, и с обстоятельствами...

— Послать бы их к черту, все эти обстоятельства!— сказал я. — И привезти сюда маму! Вот было бы здорово!

Тебе здесь очень понравилось? — сил дядя.

— Еще бы! — сказал я.

— Скажи мне: что ты вынес вчера? — спросил дядя. — Из этой поездки на остров?

Вчера? Я?

Да — именно ты! — повторил дядя, глядя на меня серьезно.

— Я вынес целый мешок трески! И зубатки!— сказал я гордо. — Правда, меньший, чем Пантелей Романович... Зато я еще нес весло! А Митя ничего не нес — когда мы шли до

мой, он спал на ходу... — Сам ты мешок

трески! — рассмеялся

дядя. — Я тебя спрашиваю в высшем смысле! Что ты вынес для себя в высшем смысле — понимаешь?

Понимаю, — сказал я, покраснев. Ну, что же ты вынес?

Птицу Сирин! — сказал я. — Я обязательно нарисую ее, как только приеду в Москву. Но скажи — откуда она там берется?

— О, это тайна! — воскликнул дядя.— Хотя все открывается просто...

Наверное, закат... но почему она поет? И закат, и камни, и ветер, — сказал дядя. — И еще кое-что!

Что?

Этвас\ — улыбнулся дядя. Ну, дядя же!

Это не моя тайна, — сказал дядя.

До

думайся сам... Но дело не в этом! Что ты вынес еще? Ибо не это главное!

А что главное? Подумай, — сказал дядя,закуривая.— Я могу тебе подсказать: что ты вынес изо всей нашей поездки? Что самое поразительное?

Я задумался. Мысленно перебрал я в памяти всю нашу поездку. Все наши приключения: и дядины единоборства с семгой, и мои — с форелями, и как Порфирий спус

сказал

кался на бревне, и как мы поднимались на соп ку, и наше крушение на плоту...

— Наверное, наши приключения, я робко.

Люди! — перебил меня дядя. — Вот что главное! Прекрасные люди, с которыми я тебя познакомил.

Порфирий? Порфирий.

И Пантелей Романович? И Пантелей Романович...

— А Потапыч? — воскликнул я. — Вот был молодец! Ты еще о нем расскажешь?

— Отчего же? — сказал дядя. — Расскажу!

А может, и познакомишь? — сострил я. А может, и познакомлю..'. Так он еще жив?

Конечно, жив! — сказал дядя. — Он же Неистребимый!

— И ты его сейчас... видишь?

— Вижу, — сказал дядя. — Иногда.

-— Где? На работе?

— В зеркале! — улыбнулся дядя.

— В каком зеркале?.. Так, значит, это... значит, это ты сам! Ты, да?

— Зачем — я? — не я!

А кто?

Мое отражение!

Значит, ты! — вскочил я. — Все это ты? стихи—ты, и Потапыч—ты! Признавай-

рассмеялся дядя. — Вовсе

И

ся-ка, Отражение, что это ты!

Я бросился на дядю, сразу повалил его на песок. Чанг тоже вскочил, вскочил на ноги и бросился на меня.

— Подожди, Миша! — сказал дядя. — Моя трубка!

— Будет тебе трубка! — закричал я. — При

знавайся!

Я стал щекотать дядю.

Чанг лаял, наскакивая на меня.

— Признавайся! кричал я. — Признаешься, что это ты?

— Я! — прохрипел вдруг дядя, давясь от смеха. — Это я.

— Эх, ты! — сказал я, вставая. — Неистребимый, а боишься щекотки!

Конец