Костёр 1967-12, страница 52щались и, разделившись на две группы, пошли вокруг хауза, окружая меня. В чем я был виноват? Как говаривали у нас в школе, что я сделал? Я, может быть, и допустил что-нибудь недозволенное, но совесть-то моя была чиста! Милиционеры шли к нам с обеих сторон по берегам сказочного древнего водоема. Вот они сошлись за нами и перед нами, мы оказались в толпе милиционеров... И вдруг в руках одного из них появился фотоаппарат. — Простите, — сказал один лейтенант, — не будете ли вы так любезны отойти в сторонку, чтобы мы имели возможность сфотографироваться. Спасибо за внимание, — сказал он, когда мы со стариком отошли. Милиционеры по очереди вставали у самой воды, сержант бросал з воду горсть семечек, рыба бурлила и прыгала, и они делали один кадр за другим. Еще раз поблагодарив нас, милиционеры скрылись. — А ты разве не будешь меня фотографировать? — спросил старик. * ♦ » Теперь пришло время рассказать о том, что это за чудесная рыба, которую никто не хочет ловить. Имя ее — маринка. Ее называют родной сестрой форели, но это неверно, она из семейства карповых, хотя любовью к холодной воде и формой тела действительно напоминает форель. В Нурате я видел полуметровых маринок, хотя говорят, что отдельные рыбины бывают по метру и весом до двенадцати килограммов. Местные жители по древней традиции считают маринку священной рыбой. Рассказывают, что в прежние времена один «неверный» ослушался запрета, поймал маринку, зажарил и съел. И на другой день помер. С тех пор ее никто и не ест. — Да это же очень просто объясняется!— воскликнули местные атеисты. — Действительно, в брюшине у маринки есть черная ядовитая пленка, ее нужно удалить и тогда рыбу можно спокойно есть. Люди поверили, но все равно не стали ловить рыбу. — Послушайте, стыдно ведь нам не ловить ее,—сказали атеисты,—радио слушаем, газеты читаем, детей в школах учим, а сами к религиозным предрассудкам прислушиваемся, черт знает что! Люди согласились, но все равно не стали ловить рыбу. — Думаете, зачем бек и мулла запрещали ее ловить? Чтобы самим больше досталось! Вам запрещали есть, а сами за обе щеки уписывали, знаем мы их, знаем! Люди поругали муллу и бека и прежние времена, но все-таки не стали ловить рыбу. Тогда в районном доме культуры организовали вечер «чудеса без чудес». Один восьмиклассник сбегал к арыку, поймал рыбину, вышел на сцену, распотрошил ее, зажарил на виду у всего зала и съел. — Мало! — сказал он.—Вкусно, но> мало. И все поверили, что вкусно. Но так и не стали ловить рыбу. Вот она и плавает до сих пор. * * » Нет, конечно, можно было бы вы-весить строгие объявления: «Кормить рыбу категорически запрещается!», как вывесили у нас в Ленинграде по поводу голубей. Можно было бы устроить соревнование рыболовов и повытаскать за один день всю маринку из арыка. И навсегда тем самым покончить с темным прошлым. Но тогда не стояли бы над арыком старые нуратинские аксакалы, отдыхая душой. И не веселились бы дети, бросая рыбам семечки. И не приходил бы никто к старому хаузу фотографироваться. И не стали бы люди в разных концах нашей страны восклицать: — Постой, постой, Нурата?.. Ах, это там, где вдоль улиц плавает рыба! Как я мечтаю побывать в Нурате! » • быстро раскладывать из котла в легаиы и миски плов. Я тоже было подумал подойти, но потом решил подождать. Они ведь все раньше меня очередь заняли. Наконец, когда последний получил свой плов, а многие даже успели его съесть, я решил подойти. Только вижу — пустой котел. — А где же плов? — спрашиваю. — Готов плов, съеден. «А мне?» — хотел спросить я, но постеснялся. — Весь съеден? — Весь, — подтвердили мне, — вкусный был плов. Хармфона у нас был, обычай такой.. Вместе мясо, рис принес, вместе работай, вместе кушай. Хорошо работай, хорошо кушай. А кто не работай, тот, понятно, не кушай. — Приходи в другое воскресенье, — сказали мне, узнав, что я приезжий и не знаю про хармфону. — Весело будет. Плов делать научим, вместе его съедим. А я лишь вздохнул в ответ. Я-то знал, что мне уже, быть может, никогда не придется поучаствовать в этом славном съедении коллективного плова. |