Костёр 1968-01, страница 19

Когда Галка через несколько минут вернулась, Славик все еще стоял на дорожке.

— А я думала, что ты уже дома, — сказала Галка.

— Индюк думал, думал и в суп попал, ответил Славик.

На это остроумное заявление Галка ничего не ответила, что было совсем на нее не похоже. Она посмотрела на Славика грустным взглядом, и Славик не понял, грустно ли ей вообще или просто потому, что он такой глупый.

Как бы то ни было, выглядела Галка довольно странно, и Славик вдруг подумал, что ей по какой-то причине тоже нельзя возвращаться домой.

— А я, может, совсем домой не пойду, — заявил Славик.

Галка оживилась. Теперь она смотрела на Славика с интересом.

— Почему?

— А ты никому не скажешь?

Галка помотала головой.

— Это, конечно, нечаянно. Просто не повезло...— сказал Славик и рассказал все от начала до конца.

— Стекло — ерунда, — вздохнула Галка,— у меня хуже... Я папины часы сварила.

— Чего?! — изумился Славик. — Ты что, с ума сошла?

— Я ни с чего не сошла. Просто я рассеянная. Вчера папа с мамой ушли в театр, а я есть захотела. Стала яйца всмятку варить. Их нужно варить по часам — три минуты. А у папы есть часы, он их никогда не носит, только гостям показывает, потому что они какие-то старинные. Они такие— как яйцо. Я их взяла и стою около плиты, жду, когда вода закипит. Она закипела, а тут как раз телефон зазвонил. Я бросила в воду яйцо и побежала. Это звонила мама во время антракта. Она меня спрашивает: «Ты не скучаешь?» Я говорю: «Нет». Она спрашивает: «Ты что делаешь?» Я говорю: «Яйцо варю всмятку, ты меня не отвлекай, а то у меня все переварится». А сама смотрю на часы — сколько минут прошло. А в руке у меня не часы, а яйцо. Я как брошусь на кухню, а в кастрюле не яйцо, а часы...

— Вот это да! — восхитился Славик. — Ну, ты даешь! И они совсем испортились?

— Не знаю. Ну, хоть тикают?

Нет, там внутри что-то булькает. Я их

обратно положила. Только все равно папа сегодня заметил, их как раз сегодня заводить нужно, г— Попало здорово?

Я говорю: «Нет»..

Нет еще. Он их заводил, когда я уже в школу ушла.

— Ага, — сказал Славик, — теперь понятно, почему тебе гулять захотелось. Ты просто домой идти боишься.

— Ничего я не боюсь. У меня сегодня папа в рейс улетает, он только через два дня вернется.

— А когда улетает?

— В семь часов.

— Так ты до семи' будешь гулять?

— До скольких захочу, до стольких и буду,— сказала Галка. — И ничего я не боюсь. Я же стекол не разбивала.

— Ты-то не разбивала, — подтвердил Славик. — Только стекло можно вставить, а вот часикам — крышка. Уж лучше бы ты их не варила, а жарила — тогда бы хоть внутри не

булькало.

— А твое какое дело?!

— Никакое, — сказал Славик. — Ты уж лучше сейчас домой иди, а то тебе один раз сегодня влетит от мамы, а другой раз, когда отец вернется. Получится, что два раза влетит вместо одного.

Галка задумалась. Пожалуй, Славик говорил верно. Непонятно только, почему у него голос такой, будто ему приятно, что ей влетит.

— А ты чего радуешься? Тебе, что ли, не влетит? — спросила Галка.

— Я не радуюсь, — сказал Славик. — Я и сам не знаю... Только мне как будто приятно, что не одному мне сегодня попадет, а и еще двоим из нашего класса. Мне даже теперь не так обидно.

Галка взглянула на Славика. Еще минуту назад она собиралась рассердиться на него за жареные часы. Но после такой откровенности сердиться уже не хотелось. Впрочем, Славик давно был известен в классе как человек откровенный. Все, что приходило ему в голову, он выкладывал не задумываясь. Из-за этого у Славика получалось много неприятностей, и откровенность ему давно уже надоела. Но ничего изменить было нельзя, потому что каждый должен быть таким, каким

его знают, а не таким, каким ему самому вздумается. Отличникам приходилось из кожи лезть, чтобы оставаться отличниками; двоечники мужественно боролись с учителями и родителями, чтобы случайно не стать отличниками;

15