Костёр 1968-01, страница 6

стели улицы, а потом видел возле домов людей, занесенных снегом. Отворачивался, прятал лицо в воротник своей теплой мохнатой шубки и пускался бежать. Ему было страшно на безлюдной улице и рядом с мертвыми.

Домой он возвращался тоже бегом, сунув за пазуху и крепко прижимая к себе крохотный ломтик хлеба. Их еда на весь день. Сугробы вокруг стояли, как застывшие волны, а воздух был твердый, пролезал под щеки и трогал зубы. Чтобы согреться, мальчик надувал щеки. От дыхания кончик его воротника, козырек шапки и даже ресницы становились белыми и пушистыми. А нос краснел и был похож на резинку, которой стирают чернила.

Отряхнув на пороге снег с валенок, он, радостный, входил в дом.

— Я быстро, мама?

Мать вглядывалась в него. Ей казалось, что он пришел с мороза не такой розовый, как всегда, что он осунулся и глаза уже не блестят. Или блестят как-то жестко, стеклянно.

Потом они садились за стол. Мальчик ждал. Мать делила хлеб неровно, старалась незаметно дать ему больше. Иногда он видел это, потому что следил за ней. Отодвигал от себя хлеб, отворачивался и упрямо качал головой. Но все же он был очень голоден, каждый день голоден все больше, и матери было не трудно обмануть его. Она отдавала ему почти весь свой хлеб, зная, что сама скоро умрет...

Она уже не боялась за себя, а только за пего. Она хорошо понимала, что ей осталось недолго. Лицо ее сморщилось и стало старушечьим, серым и желтым. А в последние дни каким-то землистым. Она начала опухать. Под глазами появились серые мешки, и на щеках, когда она дотрагивалась до щек, оставались глубокие ямки.

Мать и мальчик съедали свой хлеб. И ждали следующего утра. Декабрьские дни были самыми длинными. Бесконечными. Раз в неделю они топили печь и тогда могли посидеть у огня, немного погреться. Иногда мальчик брал саночки, ведро и шел на Неву, к проруби. И все чаще спрашивал мать:

— Но ведь весна придет, мама? Весна придет, правда?

...Был конец декабря. Мать уже очень редко вставала с постели. Не могла, так ослабла. А мальчик плакал, видя, как она изменилась, как похудела. И уже боялся отходить от нее. И теперь голос его дрожал, когда он спрашивал:

— Весна придет, мама? Ты не умрешь, ты не умрешь. Я знаю. Мы не сдадимся.

Мать старалась его утешить, как могла. А мальчик видел, что мертвых на улице ста

новилось все больше. И весь город как будто замерз, такой стал безлюдный, тихий, занесенный снегом, страшный. Точно совсем уже не осталось людей. Никого не осталось. Только они вдвоем во всем этом огромном ледяном городе.

Но однажды, когда мальчик вернулся домой с хлебом, он увидел в почтовом ящике письмо. Маленький желтый конверт. Мать разорвала конверт и что-то вынула оттуда.

— Это тебе.

— Мне? — удивился мальчик.

— Это тебе билет на городскую елку, — и протянула ему билет.

Мальчик удивился еще больше.

— А разве теперь бывают елки? — он вертел бумажку, переворачивал 'И читал то с одной стороны, то с другой.

— Ты опоздаешь. Положи его вот в этот кармашек.

— А там на самом деле будет елка? А может быть, нас соберут и увезут из города?

— Подойди. Я поцелую тебя, — и мать сунула ему в руку маленький кусочек хлеба.— Это съешь по дороге.

— Нет, нет, нет, — вдруг заплакал мальчик.— Я знаю, ты умрешь без меня. Теперь не бывает елок... Я знаю... Теперь не бывает елок...

...Яап тер Хаар исписал весь свой блокнот. Мы вышли из теплого уютного кафе, когда на улицах уже зажглись огни. Было шумно и весело. Катили трамваи, гуськом тянулись машины, смеялись люди.

— А почему вы не напишете об этом? — спросил он меня. — Почему вы не напишете об этом книгу?

— Пока не могу, — ответил я. — Мне страшно. Это все равно что дотрагиваться до живой раны.

— Дотрагиваться до раны?

— Да. До незаживающей раны на собственном теле. Я пробовал, но отложил. Как-ни-будь позже. Потом.

Мы попрощались с ним. Я не много рассказал ему. И не знал, смог ли он понять, как все это было, как могло быть. Смог ли он представить себе тот город и смог ли понять, как этот город выжил, почему выжил. Но кое-что о моем родном городе Яап тер Хаар все же узнал, и я был рад этому.

Он уехал в свою маленькую трудолюбивую Голландию, и я никак не ждал, что мы с ним встретимся снова. Я не мог ждать, не предполагал, что очень скоро Яап тер Хаар удивит меня и даже ошарашит. Я, честное слово, не думал, что он такой большой писатель и талантливый человек.

6