Костёр 1968-03, страница 26

Обложка нниги „База курносых"

Ара Манжелес — одна из «курносых». Как и все остальные, она сочиняла для книжки рассказы и стихи. Но кроме того, она нарисовала ко всей книжке картинки. До сих пор, который бы раз ни переиздавалась, выходит «База курносых» с рисунками Ары.

Теперь надо сказать, что письмо Горького ребята получили не в Иркутске, а в Москве: издательство премировало их за книгу прекрасной экскурсией, «база курносых» встала на колеса и через всю страну приехала в столицу. И это — особая, необычайно радостная страница в жизни кружковцев.

В Москве они лопали прямо на съезд писателей. Приветствовали съезд с трибуны. И Алла Каншина от волнения перепутала слова и начала так: «Ребята!..» Но писатели не обиделись, а захлопали, и кто-то в президиуме даже закричал «ура».

А потом «курносых» пригласил к себе Горький:

«— Приходите ко мне чай пить. Там мне груши и яблоки прислали из теплых стран».

И вот ребята дома у Горького, на Малой Никитской.

Пьют чай, рассказывают о том, как живут в Сибири, как ехали. Слушают рассказы Алексея Максимовича. Читают свои стихи, например, такие:

«У Зимнего дворца происходил бой. Временное правительство закричало: «Ой!» И давай скорее разбегаться».

— Учиться надо, учиться, — снова и снова советует им Горький.

Опять пора нам вспомнить об Аре Манжелес.

Когда Ара шла к Горькому, она заранее огорчалась: роста она маленького, язык подвешен не очень, — нет, не обратит Алексей Максимович на нее внимания!

А что вышло на самом деле, — пусть сама Ара и расскажет:

ОО^о

Один из рисунков Ары Манжелес

«... — А кто из вас Ара Манжелес?

Ничего не понимаю!

Дальнейшие события закружились колесом у меня в голове и сделали там ералаш из моих мысленок: «Как Алексей Максимович меня заметил?»

Я недоверчиво смотрю на него. Ему показывают:

Вот она, Ара Манжелес, сидит красная как рак и грушу уничтожает.

Потом меня извлекли из-за стола, и Надежда Алексеевна Пешкова пошла мне показывать свою студию. Мы прошли по комнатам и стали по лестнице подниматься вверх. На лестнице ковер. Я жадно ловила каждую мелочь. По стенам светлой студии висели гипсовые маски с полуоткрытыми губами, слепоглазые; висели рисунки, сделанные углем...

Надежда Алексеевна допытывается: У тебя краски есть? Бумага?

Я понимаю только одно: во мне приняли доброе, совсем не заслуженное мною участие, мне дают краски, бумагу, гипсовые слепки и говорят: «Учись, работай, расти, срисовывай до тех пор, пока не срисуешь хорошо, а потом посмотрим и, может быть, возьмем тебя в академию».

Я, оглушенная, возвращаюсь к ребятам.

Уходили мы и наперебой старались дотронуться до руки Алексея Максимовича, погладить и унести частичку тепла на всю жизнь.

— Алексей Максимович, — сказала я жидким от волнения голосом, — разрешите вас поблагодарить... (Ах, не то я говорю).

— За что?—он поднял удивленно брови. Стоит передо мной — большой... Мне захотелось броситься к нему и

12