Костёр 1968-08, страница 38

гостинцы множеству своих тетушек, бабушек, племянниц. Я не могу причислить себя к его родственникам, тем более родственницам, но и мне он делал замечательные подарки, одна идея которых требовала максимума внимания и находчивости. Так он подарил мне прекрасный набор электромонтерских инструментов в память моей работы когда-то на Волховстрое...

Правда, я не обольщаюсь ролью «избранника»: на моих глазах Пантелеев был добр и заботлив... к ослу! Как-то ранней весной мы шли с Алексеем Ивановичем по базару в южном городе. Навстречу нам брел ослик, навьюченный корзинами с огородной зеленью. Вот он остановился, тяжело раздувая бока, и хозяин стал разгружать товар. Что сделал, по-вашему, Пантелеев? Погладил симпатичное животное? Угостил его завалявшейся в кармане конфеткой? Нет, щедрой натуре Пантелеева этого недостаточно. Он накупил у хозяина осла массу моркови и редиски и на славу угостил длинноухого труженика. Тот с упоением жевал, а мы удовлетворенно смотрели на него и облизывались. Денег у нас было в обрез, а ранняя зелень на рынке стоила втридорога.

Но спорить с Пантелеевым не всегда безопасно: он очень вспыльчив. Однажды он жестоко поссорился, чуть не по

дрался с приятелем — где? — на Красной площади в Москве! Из-за чего? Один утверждал, что фашистскими армиями, разгромленными в 1941 году под Москвой, командовал фельдмаршал Ман-штейн, другой — что фельдмаршал Рундштедт. К счастью, выяснилось, что оба были неправы: сначала армиями командовал фон Бок, потом фон Клюге, да и какая разница? Важно, что всех фельдмаршалов прогнали из нашей страны.

Нельзя сказать, что Пантелеев аккуратист: письменный стол в чудовищном беспорядке, завален бумагами, книгами, письмами. Я понимаю, что срочная, нервная работа невольно, сама по себе, производит такой беспорядок, но почему, спрашивается, держать на столе десятки, если не сотни, писем? Ну, положи их в ящик или сложи столбиком на краю стола, обвяжи пачки писем бечевкой, оберни тугой резинкой — вот уже и больше порядка. И вдруг меня осенило: все письма должны быть обязательно на виду, чтобы ни на одно не забыть ответить. Дело в том, что Алексей Иванович аккуратнейшим образом отвечает на письма, переписываться с ним в наш век телефонов и радио одно удовольствие.

В этом строгом обычае Пантелеева очевидно сказались заветы Горького, тоже старательного корреспондента. Толь

34

ко хочется предупредить читателей: не стоит злоупотреблять добросовестностью Алексея Ивановича. Когда мы находимся с ним не в одном городе, я стараюсь писать ему пореже, чтобы хоть немного облегчить ему существование — не заставлять сразу же отвечать на письмо... Правда, иногда это кончается тем, что я получаю запрос с упреком— почему не пишу!

Алексей Иванович — человек увлекающийся, одержимый, горячий, резкий. И он же сверхделикат'ен. Помню, купил себе в магазине куртку, хотя она ему была явно мала: счел неудобным вернуть продавщице после примерки... И он же невероятно требователен к себе, по-рабочему собран и дисциплинирован. Пообещал — значит, сделает. Это как раз результат нелегкой и непрерывной работы над собой. На моей памяти он постоянно испытывал свою волю. Никогда не забуду, как он бросил курить, хотя курил со времен беспризорного детства и даже в блокадную зиму в Ленинграде менял самый скудный в мире хлебный паек на табак... Но курить бросил сразу, как отрубил, когда его подстрекнул наш общий приятель (правда, не сомневаюсь, что Алексей Иванович давно жаждал этого подстрекательства, так сказать, повода со стороны). Помню, в первую неделю отвычки его от курения я ста