Костёр 1968-09, страница 23ИЗБУШКЭУ антоноваРАССКАЗ /О. Ллешковс к и и Однажды мы с Шуриком по страшной жаре шли на озеро. В деревне было тихо-тихо. Даже ласточки не носились в небе. Даже куры не копошились в тени под плетнями, а лежали, распустив крылья. За неделю жары небо выгорело, как моя голубая майка. Мы шли по дороге, почти по колено в мягкой пыли, но нам казалось, что мы стоим на месте, а пыль обтекает нас, как горячая мягкая речка. Я то и дело проклинал циклоны и антициклоны и жалел, что из-за жары наша вожатая Валя откладывает поход по местам боевой славы. Мы брели и брели по дороге, потом окатили друг друга холодной водой у Антонова колодца и подошли побеседовать с самим дедом Антоном. Он сидел на скамеечке у калитки и сворачивал самокрутку. На ногах у него, как всегда, были старые валенки, на плечах телогрейка, на голове ушанка. И только мы, приплясывая, чтобы согреться после холодного душа, подошли к деду Антону, он зашелся кашлем и, честное слово, нам стало страшновато, как в кино при первых кадрах журнала «Фитиль». В груди у деда Антона что-то зашипело и сипло затрещало, как будто в ней горел бикфордов шнур. Дед слегка согнулся, вытаращил глаза, и мы, замерев от страха, бессильные чем-нибудь помочь, ждали мгновенья, когда он взорвется кашлем. И когда дед Антон наконец взорвался, мы с облегчением вздохнули и обрадовались, что его не разорвало на части, как ящик в первых кадрах «Фитиля». — Хм! Змеиное жало! — сказал дед Антон, вытирая слезы и улыбаясь оттого, что с ходу одолел кашель. — Это у вас все от проклятого самосада,— заметил Шурик. — Не в махре дело. Изба сырая. Посему и зверствует кашель, — пояснил дед Антон. Рисунки В. Орлова Шурик встрепенулся. Ему с самого начала каникул не терпелось чём-нибудь заняться. — Мы и пришли проверить вашу избу. Нам поручили. Пошли посмотрим. Я толкнул Шурика локтем, но он только отмахнулся. Дед Антон, так и не закурив, кряхтя встал, и по тропке, заросшей жесткой травой и подорожником, мы прошли к избе. Мне подумалось, что мало кто ходит к деду в гости, и стало его жалко, старенького и одинокого. — Ну и ну! — сказал я, а Шурик удивленно свистнул. Избушка с одного края здорово покосилась, доски цоколя и нижние бревна прогнили, крыша во многих местах была залатана чем попало, а треснутые темные стекла окон заклеены полосками газет. 9 В общем, казалось, что избушка держится на земле каким-то чудом и что жить ей осталось еще одно лето. А если ураган, то и того меньше. Вот только наличники и резные карнизы все еще были красивы, и резьбы такого рисунка не было больше ни на одной избе в нашей деревне. — Сколько лет ей стукнуло? — деловито спросил Шурик, пощелкав пальцем по срубу. — Двести с лишком!.. Сыра... Сыра, — сказал дед Антон. — Это... э... это значит?.. — прошептал пораженный Шурик. — Со второй половины восемнадцатого века! — быстро подсчитал я. — Еще крепостные здесь жили... А сколько царей она пережила. А войн? И всего-всего! Странно как-то было смотреть на избушку, такую древнюю свидетельницу истории. Птицы, когда вили гнезда, повыщипали из сруба шпаклевку, и она торчала, как вата из телогрейки деда Антона. Тут Шурик разошелся. — Эх, товарищ дед Антон! Ведь во всех же газетах пишут «берегите старину». А вы? Да 21
|