Костёр 1969-07, страница 10

Еадыр Да я и

РАДУГА

Туча стала черною, над горой взойдя. Небо перечеркнуто струями дождя.

Просверкала молния, словно сабли сталь. Громом переполнена вся земная даль.

Над весною раннею мчатся капли вскачь. Туча — словно ранена: неумолчен плач.

Как ворота — радуга! Зелена, свежа, — не напрасно радует: будет урожай!

СИНИЦА

Шорточку открыл — синица

закружилась над столом: ищет, где бы подкрепиться

или запастись теплом ...

Я насыпал корм, как надо ... Не присела —на лету обвела тревожным взглядом гостья леса тесноту.

И летит обратно, вижу, снова к форточке, в мороз ... Там весна, наверно, ближе ... Птице петь среди берез!..

КОСУЛЯ

Весна и утро над Уралом, Спят облака. На гребнях гор они — как перья крыльев алых. И в целом мире —птичий хор.

И в этой чистой звонкой рани, там, где рассвета полоса, стоит она,— как изваянье, — косуля — здешних мест краса.

Стоит... Ей по душе все это: и череда скалистых гор, и краски майского рассвета,' и первый птичий разговор.

Ручей затеял перекличку с гортанным клекотом орлов ... Ей по душе он, поэтичный мир этих гор: он свеж и нов.

Вдруг —словно гром! Ты где, косуля? В одно мгновенье — наповал ... В далеком эхе, грозном гуле, дрожит проснувшийся Урал.

Цветы ... Сюда она упала ... Цветы колышутся над ней— все те, что белы, стали алы, а те, что алые —алей.

Росинок цвет от крови розов, они застыли, отсверкав. И эти росы —словно слезы, немое горе горных трав ...

А браконьер — „Ура! Победа!" — уже над жертвою своей. Она жива: два влажных следа от двух слезинок у ноздрей.

Еще полуоткрыто веко: „Скажи, ну, в чем виновна я, ты, под обличьем человека хозяин своего ружья?.."

Он жертву нес с повадкой вора, кровавый след скрывал в лесу. Кукушки не смолкали — горы оплакивали гор красу.

Ночь подлеца была бессонной ... Не бред ли это?.. — С высоты звучало: „Что ж, давай и в солнце стреляй, убийца красоты!"

Перевел с башкирского

В. Торопыгин

Рисунки И. Ризнича