Костёр 1972-05, страница 9

ПО УЛИЦЕ

ШАГАЕТ ВЕСЕЛОЕ

ЗВЕНО,—

Праздничен горнист, праздничен барабанщик, а у знаменосца вид самый-самый праздничный!

Еще бы1 Шагать ему впереди всех, стоять на виду у всех, пилотка на нем с кистями и шнур-аксельбант через плечо!

Эй, знаменосец, йё гордись чересчур! Нести знамя — высокая честь, и дана тебе эта честь пока что ещё авансом!

Знамя-то какое? Красное... Того же цвета, что и над легендарной «Авророй», тогда, в семнадцатом, или в берлинском небе, над рейхстагом, тогда, в сорок пятом.

Красное, как пароль-гвоздика в руке революционера-подпольщика. Красное, как кровь краснодонцев.

Минет этот день, и праздник закончится, и уже самыми будничными, самыми ежечасными делами ты будешь доказывать, что не зря тебе доверяют на парадах нести знамя.

Редкие, торжественные эти минуты — весомая тяжесть древка, шорох и плеск алого шелка у самого лица, — пусть они живут в тебе непрестанно.

Вот что хочет сказать по этому поводу

актер и кинорежиссер, народный артист СССР Ролан Антонович Быков

Мои пионерские годы прошли в театральном кружке Московского Дома пионеров. С девяти лет и до семнадцати я занимался там.

В августе сорок пятого, почти сразу после конца войны, наш кружок выехал на гастроли в Сталинград.

Город нас потряс.

Он был не только до основания разрушен,— он был буквально затоптан. От него остались лишь немногие обгорелые стены.

Но какой-то человек поставил среди этого огромного пустыря жилье, маленькую хала-будку из кусков фанеры, — четыре стены и потолок. На обломке все той же фанеры крупно написал: «Улица Ленина, дом № 1» — и прибил дощечку к стене.

Около одной из братских могил нас выстроили на линейку. Мы стояли, подтянутые, как полагается, — белый верх, темный низ, красный сатин галстуков. И кто-то сказал, что у девочки из нашего кружка здесь похоронен отец. И мы жутко нервничали.

Потом, когда разгорелся костер, мы пели: «Все мы теперь сталинградцы, все мы...» Была в те годы такая песня.

Кстати, тогда же и там же определилось мое будущее. После спектакля «Кот в сапогах», который мы играли на открытой эстраде для рабочих Тракторного завода, я сказал себе: «Буду актером» И стал им. Но не это в данном случае важно

Важно, что с тех пор, чем бы я ни занимался, какие бы фильмы ни ставил, какие бы роли ни играл, самые главные мысли и чувства свои я сверяю по той линейке, — как мы стояли среди руин, побледневшие, руки вскинуты в салюте.

Можно сказать, эта линейка звучит во мне, как сигнал горна, издалека, из прошедших лет, — щемяще, протяжно, — помните картину «Звонят, откройте дверь»? Я там играю человека скромного, деликатного, незаметного даже. Но вот он выходит на пионерском сборе на сцену и показывает, как трубили горнисты когда-то,—и до того, оказывается, много у него за душой!

Вот это и важно, — чтобы было что за душой. А знаменосец ты или рядовой, актер, или космонавт, или слесарь, — несущественно. Не в том суть, в конце концов.