Костёр 1972-07, страница 13
И когда в этой сумятице раздался одинокий вскрик «ой!» — словно разбилось что-то хрупкое, — я сразу узнал Машин голос и понял: «Он!» Я повернул голову туда, где ожидал его увидеть, и точно — между палатками медленно шел Талька и вел велосипед, который весь вспыхнул при свете факелов, как большая, красивая игрушка... — Талька! Талька пришел!.. Я бросился к нему, принял велосипед, прижал Тальку одной рукой к себе так, что тот охнул... — Цел? — Цел, — усмехнулся он. Лицо его было бледно, осунулось, под глазами лежали тени. А в глазах светился восторг, тот восторг, который бывает за крайним рубежом она, когда с невероятным трудом отрываешься от чего-то таинственного, тягуче-грозного, борешься с ним, и уже, кажется, нет никакой надежды, но вот еще одно, нечеловеческое усилие — и словно на поверхность вырвешься из глубины. И восторг — что это был сон, а не явь — охватывает тебя. Так вот и Талька — я видел это — оторвался от ночного леса, увидел костер, луну, людей и — счастлив. Он счастлив не просто оттого, что ушел от страшного леса, нет! Он счастлив, что был там и ушел оттуда. Есть черный ужас — не хочу теперь о нем. А есть другой — чистый ужас, который каждый хоть раз, но испытал в детстве. Этот чистый ужас — перед темной комнатой, перед темной лестницей, перед темным лесом, перед темнотой неизвестной дороги... — Они, знаете, что сделали, — рассказывал Талька, — проголосовали на шоссе и километров двадцать — до самого Дружинина — на попутке! Хорошо, мне люди подсказали... Ух, я разозлился! Приезжаю в Дружинине — сидят в чайной, обедают. Вхожу и прямо к этому учителю: «Вот ваши документы». Он за карман -схватился: «Ах, ах, спасибо!..» А я нарочно громко говорю: «Я вас в Мичурине ищу, а вы вон где! Туристы, называется!..» А один мальчишка мне кричит: «Тебе-то какое дело! Хоть весь маршрут проедем — не твое дело!» А я ему: «Жулики вы, не туристы!» Он на меня, я на него, учитель нас разнимать — потеха... Потом учитель передо мной извинялся, обедать сажал... А на обратном пути напоролся — камера лопнула... Тут он обернулся к ребятам, которые глаз с него не сводили. Он заметил и Рудика, и Таню, оценил их присутствие, как надо, все понял, конечно; но, прикинувшись этаким дурачком, спросил: — А это что за митинг? — Ты пропал, вот мы и решили тебя искать, — смело сказала Маша и тут же, засмущавшись, отступила в тень. — Ай да ну-ну! — Талька хитровато взглянул на меня и хихикнул — сначала тихо так, осторожно, а потом громче... И тогда все засмеялись, зашумели, заговорили, окружая Тальку. А за спинами ребят бегала девочка, замотанная широким шерстяным шарфом, вытягивала шею, пытаясь что-то разглядеть, хватала всех за плечи и повторяла простуженным голосом: — Ну, покавыте мне его!.. Покавыте! Этот, да? Этот?.. И тогда я тоже захохотал, впервые за весь этот нелегкий день — я захохотал потому, что передо мной была сама Сырая Боковуша! — Ну, покавыте, а!.. Этот, а?.. А Таня, бедная Таня, как тень бродила вокруг всей этой веселой оравы и умоляла: — Ребята, пора в лагерь, пора спать, завтра праздник, «Зеленый друг»... Ну, ребята... И так как ее никто не слушал, она обратилась прямо к Сырой Боковуше, благо та попала ей на глаза. Видимо, Таня обрадовалась Боковуше как надежному человеку, который обязательно покажет положительный пример. Но на всякий случай она на Боковушу прикрикнула: — Боковушина, быстро спать! Куда там! Сырая Боковуша и не слушала. Она методично раздвигала плечом толпу, вытягивала шею и взывала: — Ну, покавыте, покавыте мне его!.. Рисунки А. Слепкова |
