Костёр 1972-07, страница 4

РАССКАЗ А. Крестинский

Место, которое посвященные называют «Ле-дина дача», а непосвященные — просто турбаза, мне знакомо хорошо. Четыре года подряд ездил я туда на велосипеде из поселка, где обычно живу летом.

Обитатели «Лединой дачи» — мои друзья. Они — хозяева голубой овчарки по кличке Леди. Отсюда и семейно-дружеское название этого места.

Леди красива. Длинная блестящая шерсть, обманчиво-вяловатая походка, повадки всеобщей любимицы... В моей памяти она осталась лениво развалившейся под приподнятым пологом палатки. Но вое это — и лень, и вялость — пропадало, как только в непосредственной близости от «Лединой дачи» появлялись «шалые». Мгновение — и над землей летел серебристо-серый снаряд. Еще мгновение — и Леди, как вкопанная, застывала на том месте, которое, очевидно, считала границей турбазы. Ни один из «шалых» не решался переступить эту воображаемую границу. «Шалыми» мои друзья называли шумные компании, которые появлялись на берегу реки или ближайшего озера обычно в пятницу вечером, горланили песни, били бутылки, оставляли после себя не-затушенные костры. В эти дни Леди ходила по территории турбазы, нервно оглядываясь по сторонам, и, казалось, даже шерсть ее тускнела от неприятных эмоций.

Вот, пожалуй, и все, что следует сказать о прекрасной желтоглазой Леди, которая уже год тому назад переехала в Новосибирск —

хозяева ее отправились туда делать «большую» науку...

Я привык ездить на «Ледину дачу». И в этом году, зная, что никто не встретит меня там радостным восклицанием: «Жердяй пожаловал!» (школьное прозвище, в котором правдиво отражены мой рост и комплекция) — ив этом году я все равно каждый день вспоминал «Ледину дачу» и каждый день говорил себе: «Надо съездить...» — но тут же спрашивал себя: «А к кому?..» — и отвечал: «Да ни к кому — просто так. Я хочу поехать туда и поеду».

Дорога на «Ледину дачу» хороша. Выскочишь из поселка на еловую аллею и километра два мчишь — в прохладе, тишине, в зеленом сумраке, неба почти не видно за сцепленными вершинами громадных елей, и только шины шуршат по сухому настилу еловых игл. Потом вырываешься на свет, в гору, дорога вьется среди редких сосен и далеко видно во все стороны — холмы, покрытые порыжевшей травой, овраги, голубовато-серый горизонт... Тут начинай считать мостики — первый, второй... А вот и третий — одно название, что мостик— развалюха из полусгнивших, хрупких бревнышек. Теперь спешивайся и веди велосипед, да осторожно, чтоб не угодить в ручей — бревнышки елозят, так и норовят вывернуться... Ручей журчит под ногами и срывается в овражек похожим на длинный узкий язык водопад-цем. В овражке вспухает рыжая пена и кийит-кипит — даже зимой не затихает.

За третьим мостиком я всегда срезаю угол и

I