Костёр 1975-05, страница 50

выхода и юркнув из вестибюля метро на улицу, Олег помчался к Большому проспекту. Время у него еще было, но разве он мог сейчас идти шагом!

Жаворонков нашелся... значит, выжил! Но стой... ведь Волков писал в дневнике: «Без операции — летальный исход». Летальный, значит, смертельный, это Олег узнал. Тот ли это Жаворонков? Может, однофамилец?

Напутал там что-то Скамейкин.

Жаворонкову ведь нужна была срочная операция, а в госпиталь его доставить не могли. Так что же тут?!

Не мог же доктор Волков сделать операцию сам, одной рукой! Одной рукой даже карандаш не заточить, даже хлеба не нарезать. А тут операция. Когда мама палец обрезала, она картошку не могла чистить... Простую картошку!

Может быть, это родственник того Жаворон-кова? Вдруг он знает о «санатории»?

— А-а, Маруся... ждешь, значит! Ну, ну...

Скамейкин явился с таким загадочным ли-

■ цом, будто только что раскрыл величайшую тайну. Он посмотрел на Олега, как тому показалось, с небрежным видом и прихлопнул нагрудный карман комбинезона замасленной пятерней.

— Здесь документ! Это тебе, Маруся, не банка килек!

— Покажи, — Олег протянул руку.

— Постой. Говоришь, помереть должен был Жаворонков в сорок втором году?

— Покажи документ. Скорей!

— Не спеши так!

— Он жив, да? Или это другой Жаворонков?

— Тот, тот, — заверил Скамейкин. — Погиб он...

— Погиб... Это и без тебя знали!

— Но знаешь когда? В сорок пятом году во время штурма Берлина! Вот так! «Без меня знали»...

Скамейкин взглянул на него и почесал затылок.

— Что с тобой, а? — спросил он. — Покраснел... ты, может, думаешь, зачем я в это дело влез? Думаешь, это только тебя касается?

— Хотя бы... — буркнул Олег. — Без тебя бы все узнал! Мой отец целых тридцать лет...

— Да брось ты! — обиженно перебил Скамейкин. — А я на этом заводе работаю, понял? В том самом месте. И мы там, может, музей откроем. Я вот ходил к Комякину и все ему рассказал вчера же. А он вспомнил, что о Жа-воронкове есть запись в отделе кадров. Разве ты бы сам обнаружил ее? Эх, ты!

Дернув «молнию» на кармане комбинезона, он вытащил сложенный вчетверо лист бумаги.

— Вот. На, держи, для кого я, думаешь, переписывал специально? Вот видишь: «Жаворонков Михаил Арсеньевич. Стаж с 1932 года по 1942 г. Погиб в 1945 во время штурма

Берлина. Посмертно награжден орденом Славы второй степени». Вот. Для кого я переписывал, Маруся?

— Прости, — Олег дотронулся до руки Скамейкина. — Спасибо тебе... Я возьму эту бумагу? Отцу покажу.

— Бери, — смягчился Скамейкин. — Для тебя ж старался. Но это не твое дело, а наше. Всех.

— Значит, его ранение... он поправился, значит, тогда?

— Выходит, вылечил его твой Волков.

— А как? Одной рукой? — усмехнулся Олег. — Попробуй одной рукой свои провода чинить!

— Я не доктор... может, и одной рукой он сумел... — нерешительно ответил Скамейкин. И сердито добавил: — А ты-то хорош. «Мы с отцом столько искали!» Надо людей спрашивать! Вот я стал спрашивать людей... в отделе кадров догадался спросить, и мне сказали, что еще жива Жаворонкова, жена Михаила Арсеньевича. Жива! К ней и надо сходить. Адрес мне дали... — Скамейкин поглядел на Олега и вдруг сказал с притворным вздохом: — Ты вечером, значит, не можешь, а я сейчас не могу. Слушай, а если ты прямо к ней поедешь, а?

— Давай адрес! — сказал Олег.

Перед дверью Жаворонковой Олег как следует отдышался, одернул курточку и провел ладонью по вихрам, чтобы не торчали во все стороны.

Высокая прямая старуха в светлом домашнем сарафане, сняв очки, оглядев внимательно гостя, сказала громким голосом, как говорят глуховатые люди:

— Ну, что же мы встали, а? Проходи, Олег, проходи... чай я уже тебе поставила.

— Ч... чай п-пп... поставили? — заикаясь, спросил Олег. — Мне?

— У меня и компот есть. Персиковый. Да проходи же! Какой ты робкий, оказывается... А мне говорили, что ты смелый и находчивый.

Жаворонкова усердно потчевала Олега и компотом и вареньями, потом снова компотом.

— Я была в эвакуации с детьми, а Миша уже в апреле сорок второго приехал к нам. Ему дали два месяца на поправку. Нога-то у него уже и не болела, да только истощен он был ужасно...

— Нога не болела? Совсем?

— Операцию ему хорошо сделали. Он все хвалил этого доктора... забыла фамилию...

■— Волков там был, — подсказал Олег. — Только...

— Верно, верно... Волков. Давно уж я письма Миши перечитывала. Волков! Хорошо он ему операцию сделал! Замечательный доктор, Миша все хвалил.

— У Волкова была одна рука. Вторая раненая, не работала. Как он мог сделать операцию? — стал допытываться Олег.

— £ак ему помогали! Миша мне тогда рас-

46