Костёр 1976-08, страница 29

хом влетела в лужу, подняв из-под колес волну, которая и скрыла от нас происходящее. Когда же волна рухнула обратно, лошадь была у ярмарочной трибуны. Так уж получилось, что трибуну никто сегодня не мог обойти. Но ведь и стояла она очень удачно, место для нее выбрали с тонким расчетом.

Как только телега сравнялась с нею — из-под трибуны вылетели сразу две руки. Одна схватила Сопелю, а вторая должна была схватить, конечно, Моню. Должна была, но не схватила. Вместо Мони схватила она одеревенелого молоковоза и вслед за Сопелей втащила под трибуну.

— Но! Холера! — рявкнул Моня-бородач.

Прыгая, как заяц-великан, лошадь неожиданно быстро ускакала в переулок.

— Доставить задержанных, — негромко приказал капитан и перепрыгнул лужу. Тут же из-под трибуны вылетела грозная рука и лихо взяла «под козырек».

— Лошадь надо было остановить, — недовольно сказал капитан.

Рука покраснела от стыда и спряталась, а вместо нее из-под трибуны сам собою выкатился мотоцикл.

Капитан сел в коляску. .

А за рулем никого не было, и я уж подумал, что в этот день, полный неожиданностей, мотоцикл без водителя рванет за Моней. Но тут на площади появился новый человек. В три прыжка подлетел он к капитану, шепнул ему что-то на ухо, и тот махнул рукой. Человек обернулся в нашу сторону. Это был Вася Куролесов.

— Эгей! Голубятники! — крикнул он. — Валяйте домой!

Он прыгнул в седло — и мотоцикл ринулся в погоню.

ВЗГЛЯД С КАПИТАНСКОГО МОСТИКА

Внезапный отъезд Куролесова произвел на нас сильное впечатление.

— Как же так? — шептал Длинный. — Только что лежал в смородине и вдруг...

Длинный напряженно глядел под смородинный куст, под которым даже трава не была примята. У травы был такой вид, будто по ней никогда не ступала нога человека. Карманов-ская милиция умела, оказывается, не оставлять следов.

Тем временем из переулка на площадь въехал крытый автофургон с маленькими окнами, закрытыми решеткой. На стене фургона была нарисована сигарета толщиной с коровью ногу, а над нею надпись:

«КУРИТЬ В ПОСТЕЛИ ОПАСНО».

Задняя дверь фургона открылась, из нее выпрыгнули два милиционера. Барабан, Цыпочка и Жернов, толкаясь плечами, забрались в фургон, из-под трибуны вышли Сопеля и Ко

жаный. Они, кажется, не собирались устраивать побег и неторопливо поднялись по стальной лесенке в кузов. Зато возчик-молоковоз устроил бунт. Он никак не хотел садиться в машину, брыкался, цеплялся ногами за трибуну.

— За что? — кричал он изворачиваясь. — Меня-то за что? Я ведь ничего такого не сделал. Пусти! Мне надо бидоны сдавать!

— Проходи, проходи, — торопил Тараканов, подсаживая возчика в автомобиль. — Там разберемся.

— Где это там? Ведь я же ничего такого не сделал! Мне надо за тару отчитываться!

С трудом удалось водворить его в машину. Старшина запер дверь на железный засов и, объезжая кармановскую лужу, фургон двинулся к милиции. Возчик сразу же прилип изнутри к решетчатому окну. Большими неожиданно глазами глядел он на мир.

— Мне надо бидоны сдавать! — кричал он.

— Чего раскричался,—сказал Длинный, поднимаясь наконец из лопухов. — Отпустят его. Нас отпустили — и его отпустят. Какой нервный, только попал в милицию — сразу орет. Съедят его там, что ли? Нет, в милиции тоже надо держаться с достоинством. Верно ведь?

— Еще бы, — ответил я.

— То-то, — сказал Длинный с некоторой гордостью, считая, что уж сам-то он держался с достоинством.

— Ты вообще тоже неплохо держался, — снисходительно добавил он и похлопал меня по спине.

В милиции я, может, и правда держался как надо, но сейчас чувствовал беспокойство. Мо-ня-то сбежал. Из Карманова, на мой взгляд, надо было скорее уезжать. Хоть и не были мы подосланы, но ведь это мы сказали капитану, кто играет в лото. Я-то особо не болтал, кроме «еще бы», слова не сказал, но и в этом «еще бы» был некоторый смысл. Капитан спросил: «И ты видел монахов?» — «Еще бы», — ответил я.

— Да не волнуйся ты, — сказал Длинный.— Догонят они его. Они же на мотоцикле. Сейчас поедем домой. Только слазим на капитанский мостик. А то чепуха получается — были в Кар-манове, а на мостик не залезли.

И мы полезли наверх.

Ступеньки заскрипели у нас под ногами, запели на разные лады.

Снизу, с земли, мостик не казался таким уж высоким, но когда мы забрались на самый верх и встали на капитанское место, я понял, что никогда так высоко не поднимался.

Прохладный ветер прояснял голову, мостик скрипел, покачивался, и я сразу почувствовал себя капитаном. Лужа, лежащая внизу, вносила в это чувство особую морскую струю. Но я не глядел на лужу, слишком мелка, незначительна была она и становилась все меньше, меньше, зато все шире разворачивался город Карманов с его переулками, красными и серы-

23