Костёр 1976-11, страница 9
обездоленных. Берегите его! Вы будете сильны лишь до тех пор, пока в ваших руках это знамя! Звучит прекрасная и громкая музыка. Бегут цари и буржуи. Блещет свет. А на самом верху скалы, в окружении красных знамен, усыпанный цветами стоит гордый и величественный Коммунар. И Котя кричит в восторге, обращаясь к со-седу-старику: — Товарищ, подними меня, я хочу видеть Коммунара! Когда я вырасту большим, я тоже буду Коммунаром! Аплодисменты в зале обрушиваются горным обвалом. Зал стоит. Зал стоя приветствует победу коммуны, мужественного Коммунара, поднятого на руки мальчика — Котю. Но что это? Среди сотен восторженных глаз — как нацеленный в тебя наган — ненавидящий, опаленный злобой взгляд. Оказывается, люди с такими глазами проникают всюду, даже сюда, на премьеру «Легенды о Коммунаре», в Первый Рабочий Революционный Героический театр, что разместился в здании бывшего Благородного собрания. НА ФРОНТ К шести годам Котя уже научился неплохо читать. Какой же это актер, если он самостоятельно не может прочесть своей роли? Дедушка доставал внуку сказки. Но Котю больше тянула к себе взрослая литература. Например, он с удовольствием читал маленькую газетку, которую печатали на толстой оберточной бумаге, «.Жизнь искусства». Он старательно прочитывал ее, начиная с названия и проставленной рядом цены —«8 руб. у газетчиков и в театрах»—и кончая припиской в самом низу, жирным шрифтом: «За продажу по цене, выше указанной, виновные будут привлекаться к ответственности». Коте почему-то очень нравилась эта постоянная жирная приписка. В газете от 28 октября 1919 года, в разделе «Хроника» Котя прочел: «Труппа Первого Рабочего Революционного Героического театра уезжает на фронт, где даст ряд спектаклей для красноармейских частей». — Папочка! — закричал Котя. — Смотри! Ура! Мы едем на фронт! Папуля! — Нет, — сказал папа. — Мы с мамой подумали и решили, что ты останешься с дедушкой. — Как... с дедушкой? — не понял Котя. — Но кто же тогда в четвертой картине будет вместо меня? — Мы несколько изменим в пьесе эти места, — сказал папа. — Мы их выбросим. Пойми, мы не можем взять тебя туда, милый. Это слишком опасно. К тому времени обстановка под Петрогра- Котя Мгебров-Чекан дом действительно сложилась чрезвычайно опасная. Стены домов в городе запестрели плакатами — «Грудью на защиту Петрограда!», «Все на разгром Юденича!». Тут же расклеивалось обращение В. И. Ленина: «...Товарищи! Решается судьба Петрограда!..» — Папа, — сказал Котя, — ты хочешь, чтобы всем было опасно, а мне нет? Зачем же ты тогда рассказывал мне про Гавроша? И про то, как ты сам дрался на баррикадах? Каким же я тогда вырасту Коммунаром, папочка? Его уговаривали и мама и папа. А дед сопел в своем вольтеровском кресле и грозил, что сейчас снимет ремень и все сразу расставит на свои места. Дед был еще бодрым, хотя и совсем стареньким. — Воистину весь белый свет перевернулся, — ворчал дед. — Да чтобы в добрые старые времена кто-нибудь вздумал этак разли-монивать с шестилетним мальчонкой... Но разлимонивай не разлимонивай, а Александр Авельевич Мгебров и его жена Виктория Владимировна Чекан не смогли устоять перед натиском шестилетнего сына. Впрочем, ведь они сами воспитали его таким. И теперь, наверное, каждый про себя втайне гордился, что их малыш рассуждает как настоящий мужчина. Три недели труппа театра выступала в Красном Селе. Потом — в Гатчине, в Сиверской. Спектакли ставили в пустующих амбарах или больших крестьянских избах. Без декораций, 7 |
