Костёр 1977-01, страница 7

— Дети! — добродушно сказал он. — Или прощайтесь, или заходите в дом, на лестнице немудрено и простыть. Вы, Николай Александрович, сами говорили, что болеете горлом, вам осложнений хочется?

Он застегнулся на все пуговицы и потрепал Сонечку по волосам.

— Совсем не жалеешь больного Николая Александровича. Не добрая ты у меня...

Подал Семашко руку и крепко ее пожал.

— Куда же это вы к вечеру едете? — спросил Николай Александрович. — Теперь все с работы идут, а у вас, вижу, служебная карета...

— На мою работу никогда не поздно,— сострил Степан Саввич и раскатисто рассмеялся.

— А меня Николя приглашает на Ермолову, в Малый театр, — похвасталась Сонечка. — Вы мне разрешите, папа?

— С Николаем Александровичем куда угодно, — сказал отец и стал спускаться по лестнице. У дверей он достал меховые перчатки, надел их и посмотрел наверх, туда, где стояла его дочь с молодым человеком. — Счастливая беззаботная молодость! — добродушно сказал он. — А тут ни дня, ни ночи! — Вынул из кармана брегет, послушал время: молоточки отбили четверть седьмого. — Работа, работа, всю жизнь одна работа, в театр сходить некогда...

Хлопнула дверь. Кучер привстал на облучке, взмахнул кнутом, лошади сразу же взяли рысью.

Сонечка так и стояла улыбаясь, но когда карета исчезла за поворотом, серьезнее взглянула на Николая Александровича.

— Мне кажется, отец что-то знает, Нико-ленька. Да и жандарм новый около дома. Такое впечатление, что за нами следят.

Она достала из рукава бумагу, сложенную плотно, протянула Семашко.

— Список Студенческого совета. Новый. Будьте очень осторожны.

Он благодарно поглядел на Соню.

— Вы так много делаете. — Улыбнулся.— А в жандармскую слежку я не верю. Ну кто из них догадается, что наш штаб в доме Степана Саввича? Они меня женихом считают.

Сонечка покраснела и опустила глаза.

— И все же берегите себя. Мне, Николень-ка, за вас боязно.

Выглянула из дверей Анна Викентьевна, Сонечкина мама, захлопотала.

— Дети, ну что вы мерзнете! Пройдите в дом! Сам больной да и Сонечку простудить хочет.

— Мне пора, — заторопился Семашко. Прикрыл дверь, спустился с крыльца, поклонился новому жандарму, вежливо спросил: — А где же Иван Иванович Пучков? Не заболел ли? Всегда тут стоял...

В голосе Семашко было сочувствие, но глаза поблескивали озорно.

— Не могу знать, барин, — хмуро отозвался жандарм и отошел в сторону.

Карета с полковником Онущенко остановилась против главного входа жандармского управления.

Степан Саввич бросил шинель дневальному и, не задерживаясь, прошел в кабинет. Приехавший курьер передал ему приказ начальника: быть по случаю важного и «известного», как было сказано, дела.

Степан Саввич вошел в кабинет и тут же велел пригласить ротмистра Соколова.

Пока ротмистр раскладывал на столе бумаги, Онущенко потирал замерзшие руки, потом припал к горячей печке щекой, погрелся.

— Тепло! Хорошо! — сказал он. — Ну, а теперь докладывайте...

Соколов протянул листы.

— Список Студенческого совета...

Полковник бегло проглядел листы, поморщился.

— Список устарел. По моим данным, там должны быть Семашко, Смидович, Дживе-легов...

— ...Тогда и Онущенко, — осторожно подсказал ротмистр. — Софья Онущенко.

Степан Саввич вздохнул.

— Мы, ротмистр, должны смотреть правде в глаза. Да, и Онущенко. Моя дочь. Впрочем, Соней я займусь сам, а вот ее друзей...

Степан Саввич отошел от печки и теперь расхаживал по кабинету.

— Ах, друг мой, если бы вы знали, какой милый человек один из них. Интеллигент. Дворянин. Умница! И дочь мою любит...

— Что же делать, господин полковник?

Онущенко прикрыл глаза.

— Брать, — наконец сказал он. — Брать всех. Кроме Сонечки, — снова прошелся по комнате, всплеснул руками. — Дети! Какие они дети, ротмистр! Устроили штаб-квартиру в моем доме. Решили провести полицию. — Он засмеялся. — Но ведь и полиция не дура.

Надел очки и как бы заново проглядел список.

— Милые, интеллигентные, начитанные люди, а в голове — каша. — Подошел к зеркалу, поправил мундир. — А как поют! Соберутся в Сонечкиной комнате и под гитару... Я очень люблю их слушать, ротмистр.

Задумался, мечтательно склонил голову и еще раз шепотом повторил:

— Брать их, ротмистр. И обязательно— обыск. В первую очередь у Семашко. Голова, подозреваю, он.

Повернулся на каблуках, прямой, строгий, и твердо приказал:

— Сейчас же получите ордер на арест. И действуйте.

— Слушаюсь, — вытянулся ротмистр.

Снег хрустел под ногами. Редкие крупные хлопья будто бы плавали в воздухе. На улице потеплело, но Семашко казалось, что стоит жуткая стужа.

б