Костёр 1977-01, страница 9

Знобило. И очень болело горло.

Семашко сунул руку за пазуху, стараясь согреться, а пальцами другой руки свел концы коротенького и холодного воротника студенческой шинели. Теплее не стало.

Ноги были словно ватные. Кружилась голова.

Семашко остановился, чтобы передохнуть. Огляделся. Шпиков не было. Может, полиция объявила себе выходной по случаю его болезни.

«Лучше бы сесть на конку, — невольно подумал Семашко. — Могу не дойти...»

Какой-то бред был в голове: «А меня Нико-ля пригласил на Ермолову, в Малый театр...»

Он вздохнул. Если бы Сонечка знала, что он и обедает-то не каждый день, — нужно заработать тридцать копеек! — больной, экономит на конке, заварной хлеб покупает только по воскресеньям. Если бы она знала!

Он остановился перед освещенной витриной, прочел: «Аптека». Придется зайти. Погреться.

Поднялся на крыльцо. Передохнул.

Вошел в небольшое помещение с привычным для медика запахом трав и лекарств. Сел на диванчик рядом с прилавком, устало вытянул ноги.

Думать больше не мог. Сидел в забытьи. И через прищур глаз видел, как ходит за прилавком маленький аптекарь в очках, протирает баночки на полках.

Иногда, будто бы случайно,аптекарь косился в его сторону.

На то и аптека, чтобы здесь посидеть мог любой.

...Что было потом, Семашко не помнил. Он вдруг почувствовал чью-то осторожную руку. Поднял голову. Аптекарь склонился над ним.

— Вы больны, сударь мой?

Семашко кивнул.

— Погреюсь у вас, если можно...

— Конечно, конечно, — сказал аптекарь. Сосчитал пульс, вздохнул: — Должно быть, высокая температура... А что болит?

Семашко глотнул и сразу зажмурился от острой боли.

— Горло? — понял аптекарь. — А ну-ка, откройте рот...

Откинул голову, поднес ближе лампу.

— Да, да, — сказал он. — Горло. У вас, сударь мой, тяжелая ангина. Нужно лечиться. Я предложу полоскание и другие лекарства...

Семашко вздохнул.

— Понимаю, — сказал аптекарь. — Я был тоже студентом, все понимаю. Но подарок — несколько гранул бертолетовой соли вы, надеюсь, возьмете?

Он шагнул к стеллажу, достал баночку с полки.

— Сделайте раствор и полощите. Средство сильное. Только, пожалуйста, будьте осторожным. Можно ожечься.

Сунул баночку в руки Семашко, похлопал его по плечу.

— Держитесь, сударь мой! А деньги —

ерунда. Они важны для тех, у кого их много. Полощите. Вы даже не представляете, как эта штука поможет.

...Семашко стонал во сне. Скидывал одеяло. Метался. Длинный тощий человек в «гороховом пальто», как называли тогда шпиков, мчался за ним по улице, настигал.

Семашко бежал тяжело. Еще никогда не были у него такими непослушными ноги. Будто гири подвесили.

Старушка хозяйка смачивала в холодной воде тряпку, прикладывала к его пылающему лбу. Семашко открывал глаза, обводил взглядом комнату, — сознание медленно возвращалось к нему.

— Что со мной, тетя Поля?

— Пройдет, Коленька. И пополощи-ка, батюшка, рот. Легче станет.

Через силу он шел к умывальнику и полоскал рот раствором бертолетовой соли.

Ему нужно было выздороветь. Он обязан был выздороветь.

Потом он опять погружался в беспокойный сон. Казалось, «гороховое пальто» все еще крадется за ним, приближается, готовится сжать горло. «Быстрее, быстрее! — бредил Семашко. — Они идут! Нет, я не дам! Не найдете...»

Тетя Поля будила его. Он открывал глаза, нащупывал под подушкой список — новый состав Студенческого совета — и опять впадал в забытье.

Казалось, кто-то трясет дом.

— Коля! Коленька!

Он видит испуганное лицо тети Поли, слышит ее шепот:

— Проснись, Коля! Жандармы.

Смысл внезапно доходит до Семашко. Он глядит удивленно на тетю Полю. Садится.

— Полиция?!

А список под подушкой. Что делать? Куда его деть? Отдать тете Поле? Но кто знает, не будут ли обыскивать ее жандармы? Не испугается ли она?

— Задержите их, тетя Поля...

Опасность возвращает ему силы.

— И погасите свет.

Она идет к дверям.

— Открывай! — кричат ей с улицы.—Тут живет студент Семашко?

— Больной он, хворый, — уверяет их тетя Поля.

— Открывай!

— Только в окно погляжу...

Она возится с форточкой, будто не может открыть.

Семашко торопливо шарит по подоконнику. Где-то запропастились спички. Черт! А звать тетю Полю уже поздно...

Значит, съесть!..

Семашко рвет лист, но проглотить бумагу не может. Болит горло. Пот выступает на лбу.

7