Костёр 1977-03, страница 12

пахли. Зато от фельдшера несло водочным перегаром.

Семашко остановился около старушки Касаткиной.

— На что жалуетесь, бабуля? — спросил добро.

Старушка натянула одеяло до самых глаз, испуганно глядела на доктора.

— Не на что ей жаловаться, — Суханочкин икнул.— Кровать мягкая. Харчи больничные. Выписывать пора.

Семашко обернулся.

— Чем болеет Касаткина? — спросил он у фельдшера. — От каких болезней вы ее лечите? Где запись в истории болезни?

— От каких? — удивленно переспросил Суханочкин. — От разных. И от живота лечу. И от ног. И от головы.

Семашко вздохнул: так можно и без головы человека оставить, если от головы лечить.

Сосчитал пульс, послушал Касаткину — у старушки было тяжелое воспаление легких.

— Чем же вы ее лечите? — спросил Семашко, не находя лекарств около больной.

— Натрицы-батрицы, — моментально сказал фельдшер.

Семашко удивленно поднял брови: о таком лекарстве он никогда не слышал.

Суханочкин сунул под подушку Касаткиной руку и протянул доктору порошок. Семашко развернул пакетик. Тонкая белая пыль похрустывала, искрилась.

Семашко попробовал порошок на вкус — это была питьевая сода.

Днем исчезли ключи от аптеки. Перерыли во всех комнатах, обыскали кабинеты — нигде не было.

Послали домой за Суханочкиным, но там ответили, что барин спит, будить не велели.

Семашко зашел в палату, проведать Касаткину. Старушка глядела на него с приветливым ожиданием, в отсутствии фельдшера ее взгляд стал доверчивее.

— Сейчас поставим банки, — сказал Семашко,— начнете поправляться, бабушка. А как ключи от аптеки найдем, так и дадим лекарство посильнее.

Она вдруг переспросила.

— Это какие же ключи, батюшка?

Радостная искорка мелькнула в ее глазах,

будто бы Касаткина что-то об этом знала.

— Большой, что ли, и маленький ключик?

— Два ключа, — подтвердил Семашко.

— Вот они, тепленькие, — сказала Касаткина, доставая их из-под мышки.

— Как же они к вам попали? — ничего не понимал Семашко.

— Да мне, батюшка, сам Алексей Никитич Суханочкин их поставил еще утром. Он и раньше меня градусниками лечил. Цельный день держишь, пока не уснешь. А наутро отберет и спросит: лучше стало?

Она вдруг взмолилась.

— Батюшка, отпустил бы домой! Совсем ослабла. Я ведь в больницу еще ногами шла, а теперь встать не могу.

— А жаловалась Алексею Никитичу?

Старушка истово стала креститься.

— Помилуй, батюшка. Как можно жаловаться? Он же молчать приказал. И тебе не велел жаловаться про здоровье, а то, сказал, такое лекарство пить заставлю, что и жаловаться забудешь...

В больницу Суханочкин приехал трезвым. Лицо его отекло, распухло, глаза после выпитого глядели мутно.

Семашко попросил Суханочкина войти в кабинет, пригласил сесть, спокойно сказал:

— Я отдаю вас под суд.

Суханочкин вскочил. Нет, не шутил молодой доктор. Фраза его звучала как приговор.

Фельдшер постоял несколько секунд против Семашко в удивленном молчании и вдруг бухнулся на колени.

— Не губите! — кричал Суханочкин, ломая руки. — Дети у меня малые! Отец — инвалид. Мать — старушка! Слушаться вас буду, любой приказ исполнять...

Семашко молчал. «Ладно, — подумал он. — Попробую. Какой-никакой, но помощник. На первой же операции одному туго придется, а Суханочкин все же был военным фельдшером».

. — Но условия мои будут жесткими, — объявил Семашко.

— Согласен. На все согласен.

— Пить прекратите.

— Как изволите, доктор. Капли в рот не возьму.

— Утром быть в больнице ровно к девяти.

— Буду, буду. И не сомневайтесь.

— Ночами, по моему вызову, станете помогать на операциях.

— В один миг прилечу.

— Но главное, — Семашко пристально поглядел на Суханочкина. — Обещайте мне учиться. Названия лекарств вы должны знать, их действие... Я сам буду вас спрашивать.

— Готов, готов. Как школьник учиться стану.

— Тогда запомните первое. Питьевая сода, которой вы лечите больных, называется нат-риум бензоикум, а не натрицы-батрицы. И под мышку положено ставить градусники, а не ключи от аптеки.

Жизнь в больнице медленно входила в нормальную колею. Давным-давно выписался Федюшка, забыл про свою болезнь. Семашко вывел его за руку из палаты, передал матери.

— Следите за мальчиком, — сказал ей. — Одевайте потеплее. Дифтерит — болезнь страшная, дает осложнения на сердце.

Обходы больных Семашко делал утрами. Суханочкин ходил за ним тихий, неузнаваемо почтительный, трезвый.

10