Костёр 1977-03, страница 7

Нагайка хлестнула по знамени, разорвала его в клочья. Ахмед качнулся, — на несколько, секунд Семашко потерял его из виду. Он стал пробиваться к товарищу, но казаки при-жимали все плотнее и плотнее людей к забору. Кони ржали, вставали на дыбы. Люди пятились, спасаясь от копыт.

Окровавленный Ахмед снова возник в толпе с древком от знамени.

Женские руки, защищаясь, взметнулись в воздухе.

Семашко увидел ужас в незнакомых мальчишеских глазах.

Открытый рот.

Растрепавшиеся волосы.

Красную полосу на девичьем лице.

Семашко схватил ногу жандарма в стремени, с силой повернул ее, поднял на вытянутые руки и скинул жандарма с седла.

Тугая теплая плеть обвила его лицо, обожгла плечо. Рука повисла. Ноги отяжелели, стали ватными.

Последнее, что увидел Семашко, было копыто коня, оскаленные желтые его зубы, сверкающий, сумасшедший лошадиный глаз и счастливое юношеское лицо казака с поднятой нагайкой.

Небо поплыло в сторону. Качнулось. И, падая, Семашко почувствовал, что у самого его лица опустилось, вошло глубоко в грязь тяжелое, кованое копыто лошади.

Суда не было.

«Меченому» студенту Семашко был зачитан приговор: он не имел права жить в университетских и промышленных городах.

Значит—«вечный студент». Не исключен, но лишен возможности заниматься.

Но ведь осенью, всего через три-четыре месяца он должен был сдавать государственный экзамен.

Теперь на вечерних казанских улицах можно было увидеть странного человека. В темных очках, с длинной дьяческой бороденкой, со старым зонтиком шагал человек по улице. Лет ему было пятьдесят или больше. Но иногда перед лужей человек разбегался и, как юноша, легко пролетал метра два.

Говорили о нем разное. Одни утверждали, что он турок-алхимик, искатель золота. Другие, что он звездочет и гадальщик. Не зря человек поселился на кладбище и там до глубокой ночи роется в странных и толстых книгах.

Говорили, кладбищенский сторож как-то подглядел, что этот человек читает. И ужаснулся. На каждой странице его книги были нарисованы скелеты или даже худшая гадость, и сторож вконец перепугался. Он бы отказал человеку в постое, но тот нехудо платил за комнату в кладбищенской сторожке, а кто еще станет жить на кладбище в наше беспокойное время. Да и в спокойное кто станет?!

Тем временем человек подходил к университету, здоровался со швейцаром и шел быстрым

шагом по длинному коридору. Он знал здесь всех, это точно.

Перед глухой высокой дверью странный гость снимал шляпу, прятал синие очки в портфель, отклеивал бородку, причесывался и осторожно стучался.

Сегодня его ждал профессор Даршкевич, ученый с мировым именем, человек добрый, честный.

— А вот, наконец, и вы! — радовался Даршкевич, выходя из-за стола и пожимая руку Семашко. — Я уже волновался. Как бы вас не перехватили жандармы.

Он глядел на любимого ученика, а потом говорил серьезнее и строже.

— Ну-с, дорогой мой, готовы ли вы отвечать по моему предмету?

— На кладбище, где я живу, так тихо и так хорошо заниматься, — смеялся Семашко, — что я мог бы давно сдать все экзамены.

— Проверим, проверим, — потирал руки профессор.

Семашко брал билет и начинал отвечать.

Вначале Даршкевич слушал спокойно. Потом — удивлялся. Потом начинал спорить с Семашко, — такими серьезными оказывались познания у студента в его предмете.

Иногда Даршкевич вскакивал со своего места и ходил по комнате.

— Спасибо, — говорил Даршкевич. — Я вами очень доволен. Вы, дорогой мой, далеко пойдете.

А Семашко грустно шутил:

— Сейчас я пойду к себе на кладбище, профессор.

Осенью 1901 года профессора Казанского университета вручили Николаю Александровичу Семашко диплом.

На красивой гербовой бумаге было отпечатано, что Семашко Н. А. присваивается звание врача-лечебника. Дальше шли подписи невропатолога Даршкевича, гигиениста Капустина, хирурга Разумовского.

А чуть выше было написано, что Государственные экзамены были сданы Семашко с отличием.

НR ПОЛУСТАНКЕ

Проводник ждал, когда пассажир выйдет, передал ему чемодан.

Состав медленно стал набирать скорость.

Семашко огляделся. Кажется, он здесь один. Никого. Тихо. Куда же идти? Где достать извозчика?

В темноте он едва различил станционный домик. Натянул глубже шляпу, застегнул пальто — зябко, сыро.

Шел мелкий, косой дождь. Лицо сразу же стало мокрым. Лужи хлюпали под ногами. Земля была вязкой, жирной, он чувствовал, как липнет грязь к его подошвам. Хорошей погоды, видно, давно не было.

5