Костёр 1977-04, страница 11

Пароход отходил от берега. Нюша прижалась к плечу Николая Александровича и заплакала.

...А вдоль Волги мчались на выручку своим казаки.

Семашко глядел туда, где сомкнулась над телом Григория рассвирепевшая толпа черносотенцев.

Протяжный, как плач, пароходный гудок повис над рекой, — так Кожухов, Семашко и Нюша прощались со своим другом.

Пароход вышел на середину Волги и пошел в сторону Сормова.

Было безветренно. Слышались плеск воды за бортом да ллач ребенка в пассажирском трюме.

Большая луна освещала Волгу.

Не доходя Сормова, пароход остановился в лугах. Три человека высадились на берег, скрылись в темноте. Они понимали, что на Сормовской пристани их ожидает наряд полиции.

к оружию!

Нижний бурлил.

Колонны демонстрантов шли к тюрьме освобождать политических. Пели «Варшавянку»: «Вихри враждебные веют над нами, Темные силы нас злобно гнетут...»

Прямо у кирпичной стены выбрали представителей для переговоров с тюремным начальством: Семашко, Кожухова, Савельева — слесаря завода Рекшинского.

Раскрылись со скрипом тяжелые тюремные ворота.

Прошли двор. Поднялись по лестнице. Впереди и сзади охрана.

В кабинете начальника трое: жандармский ротмистр, молодой, щеголеватый, в новеньком мундире, и двое армейских — прапорщик и поручик.

— Мое почтение, господа из народа, — сказал ротмистр с явной издевкой. — Чем можем служить?

— У вас под стражей находится Григорий Котов, — сказал Семашко. — Народ требует его выпустить: амнистия была для всех политических.

— Но позвольте! — сказал офицер. — Котов не политический. Котов убийца. Он застрелил троих мирных граждан.

— Эти «мирные», как вы говорите, были вооружены до зубов, и если бы Котов не отстреливался, то черносотенцы растерзали бы нас...

— Значит, — почти обрадовался ротмистр,— вы не отрицаете своего участия в убийствах? — Он повернулся к охране. — Задержите здесь этого господина...

Кожухов сделал шаг вперед, но Семашко сжал ему локоть и сам подошел к окну. Отвел штору.

Напротив на высокой колокольне несколько человек устанавливали пушку. Жерло было повернуто в сторону тюрьмы.

Семашко взглянул на часы:

— Через пятнадцать минут они откроют огонь по вашим окнам, ротмистр.

Начальник снял телефонную трубку и стал нервно крутить ручку звонка.

— Не трудитесь, — предупредил Семашко.— Телефонные провода перерезаны.

Ротмистр молча поглядел на офицеров, словно бы обменялся с ними мнениями.

— Котова выпустите, — приказал он охране.— А этих... выведите из здания.

Он сказал вдогонку:

— Вы же интеллигентный человек, доктор. Дворянин. А с кем якшаетесь.

И прибавил:

— Надеюсь, мы с вами еще встретимся в этих стенах.

Котов решил, что его снова вызывают на допрос. Несколько месяцев он был между жизнью и смертью, лежал в тюремной больнице, а потом, когда стало легче, его привели в камеру-одиночку.

Они прошли мимв бараков, к цейхгаузу. С улицы доносился тревожный шум. Он напоминал гул моря. Котов подумал, что долгая жизнь в одиночке усилила его слух, и этот шум — всего лишь обман.

Ему выдали отобранную при аресте летнюю кепку, пиджак, разорванный в драке, велели переодеться.

На улице был декабрь. Мороз. Но Котов даже не подумал о холоде. Теперь он не сомневался: за кирпичной стеной его ждала толпа. Кто же?

Его снова вели мимо тюремной больницы, мимо карцера. Щелкнул последний замок, протяжно пропели петли.

Он невольно замедлил шаги. Впереди узкий простенок, а там — последняя дверь. Но если за ними «Черная сотня»? Был бы нож, пистолет, бомба, — он бы не сдался. Сегодня последний пир был бы для многих. Только нет ничего. Руки да зубы.

Он распахнул дверь.

Сотни лиц глядели на него.

Его подняли на руки. Он внезапно очутился над головами. Среди развевающихся знамен, транспарантов с лозунгами «Да здравствует революция!», «Свобода народу!».

Слезы текли из глаз, — он, мужчина, ничего не мог с собою поделать, плакал.

Люди в зимних пальто, в ватниках, в овчинных тулупах, в пуховых платках что-то говорили Котову.

И вдруг Котов увидел: через толпу к нему проталкивается его друг Николай Семашко.

Котов шагнул вперед. Толпа расступилась. И друзья обнялись.

9 декабря 1905 г.

ПЕТЕРБУРГ.

МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ.

СОРМОВЕ НАЧАЛИСЬ БЕСПОРЯДКИ. ГОРОДЕ ПОЛОЖЕНИЕ ОСАДНОЕ. ВВИДУ ПОЛНОГО НЕ-

9