Костёр 1977-04, страница 41Пиня внимательно слушал Мак-Горна, поглядывал в окно на белый припай и голубые айсберги. Иногда он покачивал головой и взмахивал крыльями. — О! Я вижу, тебе интересно! — всякий раз улыбался Мак-Горн и, довольный, потирал руки. — Ты любознательнее моих оболтусов-студентов, и это весьма похвально. Когда пингвиненку надоедало неподвижно стоять на груди Мак-Горна, он начинал прогуливаться по кровати или норовил примоститься на ноге, закованной в гипс. Может быть, белый цвет гипса напоминал ему лед? За окном был сентябрь — первый весенний месяц в Антарктиде, но об этом, наверное, знали только люди да крупная луковица, плавающая в стакане с водой. Когда стакан поставили на подоконник, луковица выбросила нежно-зеленые побеги и прижалась ими к стеклу. — Вот это да-а! — восхищенно протянул Коля и потрогал зеленые стрелки лука. — Вот это красота! Вернусь в Ленинград, обязательно начну лук выращивать. Мак-Горн рассмеялся. Мелко затряслась его седая борода. — Забудешь, Коля. Приедешь домой, увидишь высокую траву, листья на деревьях, цветы на клумбах и забудешь о скромной луковице. Пиня взобрался на подушку и запищал, запрокидывая голову и разевая клюв. — Вот и проголодался, — ласково проговорил Мак-Горн. — Неси фарш, Коля. Поев, пингвиненок успокоился и, вобрав голову в плечи, заснул. Его не интересовал разговор людей о травах и листьях. Ни он, ни его предки-пингвины не знали, что это такое, потому что нет в Антарктиде ни травы, ни листьев, и зеленым бывает только полярное сияние, вспыхивающее по ночам в черном небе. Пингвиненок спал крепко и не услышал, как в лазарет ввалился громоздкий Михал Михалыч. Станционный повар навещал Мак-Горна ежедневно. — Мистер Майкл! Рад видеть вас! — Мак-Горн долго тряс руку Михал Михалыча. — Как дела у нас? Каков аппетит у зимовщиков? Никто не похудел? — Что придумаем на завтра, товарищ профессор?— деловито осведомился повар, доставая из кармана блокнот и огрызок карандаша. — Шашлык, дорогой мистер Майкл! Отличное блюдо! — Мак-Горн зажмурил глаза и покачал головой. — Когда я был в вашей стране, мои русские коллеги угощали меня шашлыком. — Шашлык по-карски или по-черкесски? — уточнил Михал Михалыч, присаживаясь на краешек стула и раскрывая блокнот. — Шашлык по-антарктически. Звучит? — Я участвую в жизни советской полярной станции как составитель меню, — шутил Мак-Горн, — и, значит, я не бездельник. Это здорово меня утешает. По вечерам все жильцы медицинского домика собирались у койки больного. Олег Иванович играл с Мак-Горном в шахматы. Анджей, сидя за столом, разглядывал под микроскопом бактерии, выращенные в чашках Петри, и делал записи в тетради. Парамон лежал на коврике у кровати и прислушивался к разговорам, навострив уши. Пиня сидел в ящике, изредка попискивал, чтобы обратить на себя внимание. Особенно уютно было в домике, когда за окнами завывала пурга и сухо шелестел по стенам снег, взметенный ветром. В такие вечера время тянулось медленно. Люди молчали, прислушиваясь к голосам метели, и вспоминали далекую родину. Анджей — Варшаву, Олег Иванович — Ленинград, Мак-Горн — Хобарт. Когда метель ненадолго, всего на минуту-другую, стихала, в комнате было слышно, как сами с собой разговаривают ходики, висящие на стене. — Тик-тик, — говорили они. — Так-так... На двадцатые сутки Олег Иванович разрешил своему пациенту вставать и ходить на костылях по комнате. НА ПРИПАЕ Из отрезка трубы, двух металлических полос и старого плетеного кресла, бог весть как попавшего на полярную станцию, Коля смастерил для Мак-Горна финские сани. Одевшись потеплее, громко стуча костылями, Мак-Горн выбрался на крыльцо. Уселся в кресло и отправился на прогулку по поселку. — Сначала на радиостанцию, — попросил он Колю. — Мне необходимо связаться с Моусоном. Переговорив со своими, Мак-Горн решил осмотреть Изумруд. Держась за спинку кресла, Коля лихо подкатил сани к домику, на дверях которого был нарисован пингвин, пожимающий лапу белому медведю. — Наша кают-компания. — А что означает этот рисунок? — Связь двух полюсов: Северного и Южного, — гордо ответил Коля. — Ведь советские полярники работают не только в Антарктике, но и в Арктике. — О-о, да, да!.. Мистер Майкл! — позвал Мак-Горн и постучал костылем по гофрированной стене дома. Тотчас же на крыльце появился Михал Михалыч в белой куртке и поварском колпаке. Казалось, он стоял за дверью и ждал. Следующую остановку сани сделали у небольшого щитового домика, по самые оконца вросшего в снег. Над плоской крышей домика торчала жестяная труба. 37 |