Костёр 1977-04, страница 44

Костёр 1977-04, страница 44

Солнце опускалось за горизонт. Над полярной станцией, еле видной вдали, вспыхнули крошечные электрические огоньки. С берега шла ночь.

Пиня услышал за спиной шорох. Он обернулся. К нему приближался странный пингвин. Был он сутул, тощ и нескладен. Длинные крылья волочились по снегу. Все тело пингвина было покрыто клочками пуха, и только кое-где проглядывали перья.

«Ну и чучело!» — подумал Пиня.

— Ты кто? — скрипуче спросил пингвин и завертел маленькой головой на длинной тощей шее. — Что-то я тебя раньше здесь никогда не видел... Между прочим, это мой айсберг!

Пингвин был одного роста с Пиней.

— Это почему же он твой?!

— А потому! — Пингвин пощипал клювом грудь и выплюнул на лед клок серого пуха. — Здесь детский сад был. Я воспитывался в нем, когда был маленький. Понял?

- Странно! Я тоже был в этом детском саду! Но тебя что-то не припомню. У нас не было таких чучел.

— Это я-то чучело?! — Пингвин подскочил к Пине.

— Но-но! — прокричал Пиня, замахиваясь крылом.

Пингвин отступил на шаг и вдруг жалобно сказал:

- Я не страшный, я не уродливый. Это просто я линяю.

— Все равно чучело!

— Ты на себя погляди. Тоже мне красавец выискался!

Пиня стал с ним рядом и вдруг обнаружил, что у него точно такие же длинные крылья, волочащиеся по снегу, такие же серые клочья пуха на груди.

— Мы с тобой, очевидно, ровесники. Тебе сколько?

— Скоро исполнится полгода, — ответил Пиня. — Через полтора месяца.

— И мне. А может быть, ты тот пингвиненок, который пропал во время урагана?

— Да.

— Где же ты был так долго? Кия искала тебя повсюду.

Услышав имя матери, Пиня встрепенулся и быстро спросил:

— Где она?

— Не знаю. Говорят, ушла из колонии.

— А Кир-Кир?

Пингвин насупился.

— Он погиб. Его съел морской леопард. Мне отец рассказывал. Отец сам едва спасся. Они вместе ловили рыбу в полынье.

— Морской леопард? — рассеянно спросил Пиня, думая об отце. — Что это?

— Большой страшный зверь, похожий на тюленя. Я его ни разу не видел. Пингвины рассказывают, что вся его спина покрыта светлыми пятнами. Все пингвины его боятся... А где ты был?

— Там, — Пиня махнул крылом в сторону станции, скрытой вечерним сумраком.— На полярной станции.

— У людей?! — недоверчиво спросил пингвин. — А как же тебя зовут?

— Пиня.

— Ну, я пошел, Пиня. Поздно уже. Мама будет волноваться. — И он заковылял прочь, волоча по снегу неуклюжие крылья.

А Пине здесь, на припае, идти было не к кому...

Наступила ночь. Из-за айсберга выглянул хрупкий полумесяц. В зените полыхнул холодный огонь полярного сияния.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Среди ночи в сенях залаял Парамон. Его отрывистый лай всполошил всех жильцов медицинского домика. Олег Иванович сунул босые ноги в валенки, накинул тулуп и вышел на крыльцо.

На крыльце стоял Пиня.

Вот и молодец! — растроганно проговорил Олег Иванович и погладил пингвиненка. — Вот и умница! Анджей! — крикнул он. — Мистер Мак-Горн! Смотрите, кто пришел!

Кутаясь в одеяло, на крыльцо выскочил Анджей. Громко застучали костыли Мак-Горна.

Повизгивая и вертя хвостом, вокруг Пини суетился Парамон.

Анджей подтолкнул пингвиненка к двери. Пиня переступил порожек и очутился в тамбуре. Кто-то поднял его и посадил в ящик. Кто-то сунул в клюв рыбешку.

— Великолепно! Великолепно! — слышался голос Мак-Горна. — Снова нас пятеро.

Парамон запрыгнул на топчанчик, свесил голову к Пине и принялся облизывать его.

Пес тихонько повизгивал и о чем-то рассказывал пингвиненку на своем собачьем языке.

— Почему же он все-таки вернулся? — спросил утром Мак-Горн, подравнивая бороду перед зеркалом. — И заметьте, вернулся не сразу, а через двое суток. Следовательно, у него были встречи с пингвинами из колонии. Все это весьма любопытно.

— Вывод сам напрашивается, — Олег Иванович застегнул «молнию» куртки. Жильцы медицинского домика собирались в кают-ком-панию на завтрак. — Колония пингвиненка не приняла. Иначе, я думаю, он бы не вернулся.

— А может быть, он просто очень любит нас? — сказал Анджей.

За завтраком все зимовщики говорили только о Пине и его возвращении, в то время как сам пингвиненок стоял под окном и терпеливо ждал кормежки — люди приучили его есть три раза в день. Парамон, встав на задние лапы, пытался заглянуть в окно.

40