Костёр 1977-07, страница 9

лись вдоль стены дома, на солнышке, и ждали добрую птицу. Маме она, хоть редко, но показывалась, а к нам так ни разу и не прилетела.

О конфетах в обертке, да еще в серебряной или золотой, мы даже не слыхали. Оттого-то, наверное, мы так плохо теперь понимаем своих детей, которые не доедают конфеты, а то и бросаются ими.

Кино... Едва научившись ходить, современный малыш идет к телевизору и щелкает ручкой в поисках нужной ему программы, а я уже был школьником, когда впервые увидал кинофильм.

Помню запряженную быками телегу. Отец, мать, Аннали-ага, его жена собираются ехать на выборы, голосовать.

— Меня возьмите! — клянчу я. — У меня тоже голос есть.

— Не тот у тебя голос, Каюм, — смеется отец.

— Не возьмете, бегом за вами припущусь, — говорю я.

Отец сегодня добр.

- Ладно, — говорит он. — Надень ушанку, сапоги да пальтишко новое.

Когда мы приехали к сельсовету, здесь в огромных казанах прямо на улице варили плов и шурпу, и дети, уплетая печенье, гонялись друг за другом. Я к детям не пошел, а взял отца за руку. Мы вошли в сельсовет, где отцу дали какие-то бумаги, и он опустил их в красный ящик.

— Вот мы и отдали свой голос! — весело сказал он и улыбнулся.

Я ничего не понял, но спрашивать постеснялся. Затем отец взял меня за руку и провел в темную комнату, где по белой стене бегали какие-то люди и молча разевали рты.

— Папа, что они там кричат? — спросил я у отца.

— Сынок, это — кино, — прошептал отец.— Картина немая. Говорят, уже есть и такое, где люди говорят не хуже нас с тобой — вот дойдет это до нас, посмотрим и послушаем.

Вскоре и в нашем доме появилось чудесное существо — мой старший брат купил «чертово колесо». Да, для нас, маленьких, да и для взрослых, машины тогда были как живые редкостные существа. Им смотрели вслед. Даже аксакалы почтительно останавливались, когда мимо них катили машины.

Первые дни никого брат к велосипеду не допускал — с^м ездил, не мог наездиться, потом уже принялся катать нас. Велосипед у него был наверное лучшей марки — с фарой.

До сих пор помню, как ветер, пахнущий дымком саксаула, свистит в ушах. Мы мчимся в кромешной тьме, дрожащий луч фары выхватывает у ноги кусочек дороги. Дорога белая от света, со сверкающими белыми пылинками в воздухе, с мошкарой, летящей на яркий свет. И слышится высокий, плавающий голос «бахши».

В доме Ханджа-ага, куда мы приехали, при желтом свете керосиновой лампы, на топчане тесно сидят люди. Вместо таза с шурпой посредине топчана, на досторхане, стоит машина бахши, как у нас в ауле называют патефон.

Помню, как, меняя пластинку, Ханджа-ага, словно заправский конферансье, объявлял, кто исполнитель и что он сейчас сыграет или споет, затем важно крутил ручку, торжественно опускал на диск мембрану и замирал, подперев голову руками.

— Вот настоящее чудо! — говорили люди друг другу. — Никогда такого на свете не было, и какое же счастье, что мы дожили до этих удивительных дней.

ОТЕЦ

У моего отца были широкие плечи, круглое лицо, рыжеватая борода. С виду он был медлительный, степенный. Ловкость и быстрота — это для степи, для охоты и для работы.

Мой отец был колхозным пастухом, поэтому в детстве я видел отца редко. Мне еще снились сладкие утренние сны, когда он уходил со стадом, и мне снились вечерние скорые сны, когда отец возвращался домой.

Отца я по-настоящему узнал, только когда пошел в школу. Сам он был неграмотным. Единственное, что отец умел, — это вывести свое имя Тангрыкули. После этого язык у него становился синий, потому что отец писал химическим карандашом, и прежде чем вывести букву, он слюнявил его кончиком языка.

Я знал: когда отец, покашливая, расхаживает вокруг дома или сидя снимает тельпе и поглаживает наголо выбритую голову — верный знак, у отца хорошее настроение. Можно смело подойти и выложить любую просьбу.

А вот если отец смотрит мимо человека, часто потирает руки — значит, расстроен или гневается. В такие минуты лучше на глаза не попадаться.

«Чертовы колеса», мотоциклы, легковушки, грузовики, тракторы-силачи, новые скорости, новые образы, новые чаянья. Мы меньше мечтали о прекрасных скакунах и больше о машинах.

Втроем — Язли, я и мой старший брат — построили арбу на четырех колесах. У нее даже руль был. Мы закатывали наше чудо на высокий холм и катили «на базар». Ничего лучше базара нам и в голову не приходило. На базарах мы видели много людей, на базарах нам покупали сладости и обновы.

Ребята завидовали нашей арбе, мы давали им покататься, никому не отказывали. Но однажды к холму приплелся маленький Чары,

7