Костёр 1977-10, страница 34

Потом он посмотрел на свои наручные часы и заторопился. Он крепко-крепко пожал мою руку, осторожно тряхнул мамину и отдал честь.

— Прилетайте еще, Василий Васильевич! — сказала мама. — И прикрывайте там друг друга получше... Если можно...

— Сделаем, — сказал летчик и ушел.

А мама еще долго смотрела в окно, на улицу, в темноту, куда ушел этот совсем незнакомый нам летчик.

Потом мама снова стала перечитывать папино письмо.

Она, наверное, и забыла про посылку. Но я-то не забыл. Тем более что посылка была большая и тяжелая... Я принес клещи и начал ковырять крышку. Гвозди заскрипели, посыпались щепки. Сразу запахло съедобным. Сверху, правда, было несъедобное, какая-то шерстяная вещь для мамы... Но зато дальше, завернутые в бумагу и старые газеты, были и колбаса, и блестящие банки консервов, и шпиг, и печенье, и конфеты... Просто богатство какое-то!

Все выложил я на стол, все бумажки перетряс, чтобы ничего не затерялось...

— Ух ты! — только и мог сказать я.

— Ах как хорошо, — сказала мама. — Как раз завтра воскресенье. Вот и устроим пир. — И она принялась все убирать со стола в буфет. Мне она дала только два печенья, кусочек твердой копченой колбасы и конфету...

Назавтра нас с Женькой послали по важному делу — обойти всю родню.

Родни было много. И дедушкина родня, и бабушкина.

Дядя Веня, старый капитан, жил одиноко в Соломбале. Тетя Паша, бабушкина сестра, — на Кузнечихе. Возле базара в низеньком кирпичном домике проживала семья Мясоедовых. Далековато жили дядья Салтыковы — за Двиной, возле лесопилки. А тетя Сима, старень-кая-престаренькая и совсем глухая, та жила еще дальше, в самых Пустошах... Мы ей долго не могли втолковать, что вечером ее ждут у нас в гости.

Потом еще были дядя Коля с тетей Наташей, дядя Филипп, ослепший от мелкой ювелирной работы, и тетя Фима, горбатенькая...

На севере у всех почему-то очень много родственников и все друг друга знают и уважают...

Всех обошли мы с Женькой, весь день пробегали. А день был солнечный, снег пушистый. И было весело оттого, что вечером нас ждал пир...

Когда мы с Женькой прибежали домой, в доме уже пахло шанежками и в большой комнате мама накрывала на стол.

Первым пришел дядя Веня. Он был человек аккуратный и пришел точно. Они с дедом сели в сторонке и начали вспоминать, как в молодости плавали на кораблях.

Потом пришла тетя Фима. Она деликатно села в уголке. Потом дядя Коля с тетей Наташей. Потом дядья Салтыковы. Потом все Мя-

соедовы, и сразу стало шумно. Потом пришла тетя Сима, и сделалось совсем шумно, потому что она хотела понять, зачем все собрались, и ей приходилось кричать в самое ухо... Потом пришел дядя Филипп и чуть не опрокинул бабушкин фикус. Фикус схватили Мясоедовы, а дядю Филиппа под руки отвели и посадили в большое кресло. Наконец пришла бабушка с шанежками и пригласила всех к столу. Пир начался...

...Короче говоря, вся посылка была съедена. Я, правда, наелся досыта.

Но вечером, укладываясь спать, я горестно вздохнул. Мама посмотрела на меня и все поняла. Она поняла, что мне было жаль этой съеденной в один вечер посылки.

— Знаешь, — сказала она, — иначе ведь нельзя. Мы должны были поддержать всех стариков... Хоть на один день, да поддержать... Да и на всю жизнь, сынок, не наешься...

Но все равно мне было жалко посылки, ничего уж тут не поделаешь. Если бы только нам с мамой — так хватило бы надолго... Нет, не с мамой, а с Женькой, с бабушкой, с дедушкой, конечно...

На следующий день Женька спросил меня: «Тебе сколько печенья вчера досталось? Мне — шесть штук! И четыре конфеты... Эх! Не надо было нам с тобой всю-то родню обходить...»

— Как? — не понял я.

— А так. Через одного надо было. Нету, мол, дома и все. Тогда бы нам больше досталось... А то вон Мясоедовых семеро, и все любят поесть...

Он еще что-то говорил, но я не слушал. Я вдруг представил себе ужасную картину: наш пир, а на нем родня — через одного... Я увидел стул, где сидел дядя Веня — пустой, и кресло, где сидел дядя Филипп — пустое... И где тетя Сима, и дядя Коля...

— Нет, — сказал я Женьке, — нельзя через одного...

Но тут я замолчал, потому что мне стало стыдно. Я ведь и сам вчера думал почти так же... И ничего я больше Женьке не сказал.

Теперь прошло много лет.

Я вспоминаю всех этих стариков. Они давно уже поумирали, ведь и тогда они были совсем старые.

Но до сих пор я думаю, что все-таки очень хорошо, что они прожили хоть на один день дольше...

СТАРУХА

Была война. Я с матерью жил в деревне неподалеку от Архангельска. Мать два раза в неделю уезжала в город за продуктами, а я оставался со старухой, у которой мы снимали комнату, и ждал мать.

Едва наступали ранние северные сумерки, фашисты прилетали бомбить Архангельск. Вся

31