Костёр 1980-05, страница 27

ру Михайловичу, — Новосильский кивнул. — Про- настигали «Меркурий». Боже, какой крохой ка-

боинами и пожарами займется Дмитрий Петрович, а тебе, Иван Петрович, вверяю стрелков. Маневр беру на себя. В случае чего меня сменит лейтенант Скарятин. Все, господа.

Отпустив офицеров, Александр Иванович прошел в свою каюту и вынул из сейфа все документы и секретные сигнальные книги. Подумав, он положил сверху также вахтенный журнал. Осторожность требовала уничтожить все это, и капитан не стал медлить. Приказав вестовому завернуть все это в брезент и пакет привязать к банке той шлюпки, что висела на корме, он сам проследил за тем, чтобы корабельный плотник проделал в днище внушительную дыру, и только затем распорядился бросить шлюпку на воду. Подняв брызги, шлюпка перевернулась и, пуская Крупные пузыри, пошла ко дну.

Позолоченные львы на форштевнях хищно скалили свои морды уже на расстоянии трех пушечных выстрелов.

— Весла ставить! — скомандовал капитан и, заметив Федю, подозвал его к себе. — Будешь повторять мои команды гребцам правого борта, —

проговорил он и, став на крайнюю карронаду, свесился за борт.

Шесть огромных весел бросали на воду ломаные тени.

Казарский поднял руку. Федя повторил его жест.

— Весла на воду! — скомандовал капитан. —

И-и раз... и два-а.

Через две минуты звонкий Федин голос уже звучал в унисон голосу капитана, но прошло еще не менее получаса, прежде чем к гребцам пришла слаженность.

Ветер, между тем, совсем прекратился, паруса опали и мешками повисли на реях.

„СДАВАЙСЯ И УБИРАЙ ПАРУСА!"

Стройников с палубы «Реал-бея» видел, как паруса на «Меркурии» опали и мешками повисли на реях. Без сабли, которую он сдал вчера младшему флагману турецкой эскадры, но при орденах и эполетах он стоял на мостике рядом. с молодым штурманом, который время от времени протягивал ему свою подзорную трубу и, любезно улыбаясь, на итальянском языке предлагал посмотреть, что делают его товарищи.

Стройников брал трубу и направлял ее на «Меркурий» — бриг, который он получил перед войной и на котором заслужил свои ордена и новый чин. Он знал этот бриг от киля и до клотика, как свои пять пальцев, знал, что на бриге всего восемнадцать карронад вместо двадцати положенных, и в том, что двух карронад не доставало, виноват был, наверное, только он — не подал вовремя рапорта, не захотел быть назойливым в глазах Грейга.

«Меркурий» уходил на веслах. Казарский делал отчаянную попытку оторваться от преследователей, но Стройников видел, что усилия эти тщетны — турецкие корабли с наполненными ветром верхними парусами, хотя и медленно, но верно

зался он с высокого мостика двухдечного линейного корабля! Несомненно, .«Меркурий» был так же обречен, как и «Рафаил», и Стройников не ждал чуда. Даже если Казарский откажется спустить флаг, семьдесят четыре орудия «Реал-бея» и сто десять «Селимие», половина которых к тому же была большего калибра и дальнобойнее карронад, быстро сделают свое дело.

Мысль, что «Меркурий» примет бой и тогда он, Стройников, окажется под ядрами и пулями корабля, которым так долго командовал, поразила его своей очевидной противоестественностью. Смерть витала над ним и здесь — на палубе вражеского корабля, и, впервые за прошедшие сутки, он подумал о возмездии. Вдруг пришло понимание той истины, что рано или поздно ему все равно придется платить и за бесчестье, которое он навлек на андреевский флаг, и за личную трусость.

На корабле же капудан-паши опять грозно забили огромные турецкие барабаны. Подхваченный на палубе «Реал-бея», этот все учащающийся барабанный бой, сея тревогу, полетел над морем. Грянул первый предупреждающий выстрел. Не долетев до «Меркурия», ядро упало в море и подняло столб воды.

Казарский видел это ядро и столб воды, который оно взметнуло. С тех пор, как наладилась гребля, он поставил на свое место зычного боцмана Конивченко, а сам, повернувшись лицом к неприятельским кораблям, пристально* следил за их действиями. За спиной слышалось натужное дыхание людей, в течение двух часов ворочавших тяжелые весла. Матросы уже выбились из сил, но он не мог облегчить их участи — турки нависали над бригом с неумолимостью рока. На салингах, на марсах, даже на реях гроздьями спелой брусники алели их фески. В подзорную трубу можно было разглядеть и коричневые матросские лица, не выражающие ничего, кроме любопытства, и седобородого, в высоком тюрбане капудан-пашу на шканцах и черные жерла погонных пушек в носовых портах.

Ах, как нужен был сейчас ветер, который вернул бы «Меркурию» маневр. Идя на веслах, нельзя было даже мечтать открыть огонь из карронад, которые стояли под ногами у гребцов. Лишь две ретирадные пушки, перенесенные с носа на корму дюжими матросами на руках, были сейчас в распоряжении капитана, но пушки эти были маломощны и не столь дальнобойны, как погонные орудия неприятеля.

Трехдечный корабль вновь произвел выстрел. На этот раз ядро упало совсем рядом с бортом, и вздыбленная волна окатила спины гребцов. «Посвистеть, что ли?..» — подумал Казарский, вспомнив поверье, что, насвистывая сквозь зубы, можно вызвать ветер. Проделав дыры в парусах, над головой с гулом пронеслись книпеля.

Опять прогремело несколько залпов с корабля капудан-паши, и опять ядра упали совсем рядом с «Меркурием».

23

I