Костёр 1980-06, страница 39

реки, еще тянулись крепости с незапамятных времен. При осаде одной из них через подземный ход соседи могли выслать подкрепление. Потом, по рассказам, там обитала гигантская змея, ювха — поглотительница.

История родного городка для меня была окрашена романтикой; бабушка же неохотно вспоминала о прошлом, отмахиваясь: эх, не спрашивай!

В старом городе я находил заброшенные, полуразвалившиеся дома. Я играл в развалинах, босиком бегал по колючкам, лазил на стены, искал клад, находил всякий хлам и кости, наступал на змей, — как их много было! Это были кобры, эфы, гюрзы, змеи с колокольчиками и с очками, с рогами и двухголовые, шипящие и гремящие, чешуйчатые и полосатые, жирные и сухие, большие и маленькие. Они жили в потолках домов, обвивая балки; под полом, иногда вылезая из щелей. Бабушка говорила, если мы их не тронем, они не тронут нас. И действительно, мы ладили. Змеи так сильно вошли в мое воображение, что редко мне снились потом сны без змей...

Бабушкин брат жил за рекой на острове. На острове, потому что за островом была еще река: рукав все той же Аму-Дарьи.

Острова заросли белым сухим камышом и ери-антусом. Обитали там утки, фазаны. На иные из ьшх вброд переправлялись коровы — сами паслись свободно, сами и возвращались. Часто на островах случались пожары. Языки пламени все слизывали начисто, и острова казались черными лоскутами. Иногда перед сном, выходя из дому, мы видели, как над рекой пылает небо.

Река часто меняла русло, будто скучно ей было течь по одной и той же дороге. Сжирала берега жадно, ненасытно, большими кусками.

Мы часто переправлялись в гости к бабушкиному брату и всегда несколько человек — родственники. Считали, что так интереснее. Собираться начинали с утра. Женщины в казане жарили катламу*: слоеную, большую, круглую, сверху посыпанную сахаром. С десяток лепешек катламы укладывали в огромное деревянное корыто и накрывали шерстяной скатертью, чтобы донести их теплыми. К корыту я не приближался: от него несло жаром.. Тащили по очереди на голове, пока не добирались до берега. Транспорта никакого не было, разве что изредка кто-нибудь из своих провожал на ишаке, но вообще-то предпочитали не подвергать соблазну провожающего: знали, что того, кто дойдет до реки, непременно потянет и за реку.

В нашем путешествии была своя прелесть. По узеньким тропинкам, проложенным через сухие заросли, мы один за другим пробирались вперед, ориентируясь на гул реки. Гул слышался за километр, и чем ближе подходили, тем громче он становился.

Иногда дорогу нашу перебегали зайцы, иногда с шумом подымались фазаны с красивым оперением; изредка слышался вой шакалов и хрюканье кабанов. Вот тигры никогда не встречались, хотя слухи о них ходили.

*Катлама — лепешка.

^гх

36

Когда, наконец, впереди открывалось огромное водное пространство, несущее прохладу и запах рыбы, я сползал вниз и бежал к берегу.

— Не подходи близко! — предостерегали вслед — слова еле различались в гуле реки.

Один из дядьев вплотную подходил к берегу, складывал руки рупором и протяжным голосом отправлял весть через реку на другой берег:

— Га-аз-ан-а-а-га-а!

Раздавалось эхо, и казалось Газан-ага, лодочник, отвечает оттуда своим же именем.

На реке появлялась черная точка, она все увеличивалась и постепенно превращалась в усиленно гребущих людей. Чтобы не жариться на солнцепеке, пока причалят лодочники (неизвестно было, когда они причалят: через час, через два), собирали верхушки камышей, связывали, закидывали охапками трав — получались неплохие шалаши. И по два-три человека прятались в этих шалашах.

Трудно было спускаться в лодку. Причала не было. Ноги вязли в топи, лодка .кренилась, Я думал: вот сейчас мой огромный дядя ступит в лодку, и мы перевернемся. Под тяжестью садящихся лодка все больше и больше оседала, до воды так близко становилось — теперь я не сомневался, что утонем.

Один из лодочников, стоя с длинной жердью на руле, отталкивался от отплывающего куда-то косо, кружа голову, берега.

— О, аллах! — призывала бога на помощь бабушка, прижимая меня к себе, несмотря на то, что она была старой «морячкой». — Помоги нам, отец Нух!

Лодочники распускали белый парус, и парус наполнялся откуда-то появившимся ветром. Лодку быстрее, плавнее уносило от берега. Хотя меня перед отплытием кормили, на реке разыгрывался аппетит. Бабушка отламывала катламу. После еды, естественно, хотелось пить. Наклоняясь, кружкой зачерпывали воду, потом отстаивали, чтобы осел ил. Все смаковали эту чрезмерно вкусную воду, святую воду, как все считали: кормилицу, дарительницу жизни — мочили ею глаза, молились на нее.

Лодка протекала. Кому-то приходилось постоянно выгребать консервной банкой лужу со дна. -

На острове стояло всего несколько домов на порядочном расстоянии друг от друга.

Весною над островом разносился треск тракторов. Все жители от мала до велика пропадали на теплой пашне, собирая лекарственные корни лакрицы и воздвигая из них горы. Затем, погрузив их на баржу, отправляли в город на переработку, а вспаханное поле засеивали бахчевыми, которые не требовали особого ухода. К середине лета всюду на острове валялись огромные арбузы в кроваво-красных трещинах, пахучие дыни и тыквы.

У бабушкиного брата было двенадцать сыновей и две дочери. Многие сыновья имели своих сыновей и дочерей. Но жили все одной семьей, вместе: зимою в мазанках, летом в таких, же, как и мы, круглых тростниковых хижинах. У них