Костёр 1980-06, страница 40

у

у

были свои огороды, коровы, бараны, собаки, кошки, охотничьи ружья, крупные крючки для ловли больших СОМОВ.

По вечерам всем было приятно вместе собраться под открытым небом. После духоты и хлопот дня люди неторопливо беседовали о хозяйстве, о предках, делились новостями.

Затем над головой появлялась туча голодных комаров. Тогда вокруг расставляли ведра с тлеющим кизяком. И едко-сладкий дым отгонял «хищников».

Спать уходили в хижины. Хижина, которую выделяли нам с бабушкой, стояла посередине. От рогож и подстилок пахло сырой землей. Еще пахло близкой рекой. Стрекотали цикады, и откуда-то издалека долетал вой шакалов. В неприкрытые двери заглядывало близкое южное небо с крупными ясными звездами, которым бабушка давала интересные названия: Весы, Семерка, Путь Белой Верблюдицы.

Однажды ночью я неожиданно проснулся от шума воды, криков, плача, отчаянного лая собак, топота убегающих прочь зверей, запаха рыбы и водорослей.

— Бабушка, наводнение! — вскрикнул я, поняв вдруг, что это такое.

Перепуганная бабушка вцепилась в меня и потащила к выходу. Гости и сыновья старика, по пояс в воде, в панике, спасая свою жизнь, мчались к возвышению недалеко от дома.

Все произошло в считанные минуты. Малое промедление угрожало бедой.

Вода достигла подбородка. Бабушка держала меня на руках и чем выше подымалась вода, тем выше она меня подымала. Руки сильно дрожали, я видел бабушкины перепуганные глаза. Но вот чьи-то сильные руки схватили меня, куда-то понесли, и я почувствовал под ногами сухой, теплый песок. Я боялся открыть глаза. В ушах шумело и шумело. Так прошла ночь.-

Утро поразило меня. Солнце невыносимо пекло. Нас окружала безбрежная, успокоенная вода. На ней плавали щепки, бревна, тряпки, бараньи шкурки, корыта, тыквы —чего только не плава

ло! Купола хижин выступали из воды, как опрокинутые тюбетейки. На них сидели кошки и крысы.

Все в полном сборе сгрудились на клочке земли, словно робинзоны: были тут и пес, и наши ослы, и козы с мокрыми бородками.

Вскоре после войны над городком появились аэропланы. И мы с бабушкой теперь в гости летали. Самолеты были транспортные — не имели даже сидений, но сам пятиминутный полет был для нас немалым удобством. Мы присаживались на корточки в багажнике. Над нами захлопывали застекленный люк, через который мы любовались небом. Потолок висел так низко, что взрослым приходилось сидеть, втянув головы в плечи.

Над рекой самолет словно останавливался и камнем падал вниз. Мне становилось страшно. Я ждал, когда мы врежемся в реку. Но самолет стукался брюхом о что-то твердое, мне казалось— о верхушку корявого тутовника, и не погружался в воду. Я удивлялся, что в реке может расти дерево. Потом внизу показывались спичечные коробки домов, и я успокаивался.

Бабушка носила большой марлевый платок. Это была ее собственная мода, она считала, что марлевый платок хорошо охлаждает в жару. В один из наших «рейсов», когда крышку захлопнули, платок защемило, и добрая его половина осталась за бортом. Летчики, большие шутники, так и оставили. Во времй полета они все время хохотали.

После выяснилось, что смеялись они над платком, реявшим над самолетом, как какой-нибудь небесный парус. И жители на обоих берегах это увидели. Люди тогда любили смотреть в небо, услышав рев аэроплана, выбегали из дому, бросали кетмени, роняли тюбетейки. Все увидели белеющий над самолетом бабушкин платок и всем было смешно. Смеяться уже всем хотелось, тяжелые дни войны ушли в прошлое. Потом на каждом шагу над бабушкой подшучивали. А я думал: впервые переправились мы на тот берег не в парусной лодке, а хоть и самолетом, но все равно под парусом!