Костёр 1980-11, страница 40

пустили из-под ареста. Пожалели. Теперь он наших не больно-то жалеть станет...

У ворот Металлического завода уже стояли сотни рабочих. Кто-то взобрался на железную решетку и громко читал резкие суровые слова: «Всем районным Советам рабочих депутатов...

Корниловские банды Керенского угрожают подступам к столице... Красная гвардия революции нуждается в немедленной поддержке рабочих...»

Мануильский ускорил шаги. Быстрее в Смольный, в Военно-Революционный комитет.

Смольный заметно опустел. У подъезда нет броневиков и привычного уже красногвардейского поста. Только чернеют кучи золы от костров, что горели здесь дни и ночи напролет, да пушки все так же грозно глядят из-за колонн, где часовые проверяют пропуска.

...В приемной ЗРК под потолком слоился табачный дым. И над всем этим шумом и беготней — ровный голос Подвойского:

— Взять роту самокатчиков...

— Сообщите о скорейшей высылке артиллерии из Гельсингфорса...

Составьте бумагу, я подпишу мандат...

— Выдать консервы и обмундирование...

— Дмитрий Захарович; к Ильичу. Он тебя спрашивал.

В коридоре Мануильский столкнулся с Серго.

Что, дорогой, и тебя вызвали к Ленину? — громогласно приветствовал Орджоникидзе. — Видно, придется нам сегодня повоевать!

Ленин был в кабинете один. А, товарищи, идите сюда поближе. Вот, — карандаш Ленина уперся в карту у Гатчины. — Есть опасность, что части, высланные на фронт, дрогнут. Да и офицеры не все надежны. Нужны хорошие, опытные агитаторы. А вам этого умения не занимать.

Ленин внимательно посмотрел на Орджоникидзе, потом на Мануильского и тихо ска

зал: «Поезжайте». И они круто, по-военному, повернулись и, ни о чем не спрашивая, направились к выходу.

На Балтийском вокзале их ждал паровоз под парами, а в Красном Селе — автомобиль, реквизированный из гаража великого князя.

...Автомобиль мчался по размытой дороге к Пулкову.

По дороге они обогнали колонну красногвардейцев с винтовками. Мануильский невольно улыбнулся, глядя на дюжего парня в матросском

бушлате, перепоясанного пулеметными лентами и с краюхой хлеба подМышкой. «Кажется, кто-то из моих кронштадтских знакомых...»

Живо припомнились дорогие его сердцу товарищи-мат-росы, с которыми он шел на штурм царских казарм в июльские дни девятьсот шестого...

Размышления прервал резкий окрик:

— Стой!

Штык уткнулся прямо в радиатор автомобиля.

Пропуск!

Мануильский вытащил мандат.

Ну как, казаки фронт не прорвали? А то на Невском только об этом и рассуждают.

— Держимся, — ответил солдат. — Правда, снарядов не хватает. То не везут, а то и везут, да не того калибру.

В домике, где разместился штаб обороны, Мануильского встретили неприязненные

взгляды офицеров.

— В чем дело? спросил Мануильский.

Молодой со щегольскими усиками поручик, лениво растягивая слова, проговорил:

— Видите ли, гражданин комиссар, у нас снарядов на каждую пушечку — раз-два и обчелся. А у казаков, изволите видеть, превосходная конница. Вот и судите сами...

На дворе стоял грузовик со снарядными ящиками.

— Почему здесь, а не на передовой? — бросился к шоферу Мануильский.

Да магнето кто-то вынул, не пойдет машина, — виновато ответил шофер.

резко

В это время неподалеку заурчал мотор. На раскисшую землю спрыгивали обвешанные гранатами моряки. Свои, кронштадтцы!

— Товарищи! — направился к ним Мануильский. — Я — представитель Военно-Револю-ционного комитета, назначен комиссаром Красного Села. Приказываю сменить караул у штаба и срочно доставить снаряды на передовую.

ч

...День был на исходе. К вечеру дождь прекратился. Небо на западе, где опускалось за холмы малиновое солнце, высветлилось. Мануильский и Орджоникидзе сидели у полевого телефона, не сводя с него глаз. Как будто от этого взгляда зависело, скоро ли раздастся долгожданный звонок — весть о победе. И как они ни ждали, как ни мечтали об этом звонке, телефон все равно зазвонил неожиданно.

— Что? — переспросил Мануильский, до боли сжимая телефонную трубку. — Что? Повтори!

Краснов отступает, побежали казаки! Царское наше! — бился, звенел в трубке взволнованный голос телефониста.

Мануильский перевел сияющий взгляд на Орджоникидзе:

Чуешь, Серго, наша взяла! Теперь никому не удастся задушить революцию. Так и доложим Ильичу.

Село

в

Рисунки Лебедева