Костёр 1982-06, страница 10
с просеки видать пойму и Суру. Нет, пойму и реку какую-то, впрочем, было видно. Но только не наши это были — река и пойма. Сура в нашей пойме течет повдоль. А это — чужая река — текла поперек поймы. И я сел. На пенек сел с горя. Как, чую, мягко. Потому что я это сел на землю. И тут у меня прокололо уши. И я услышал — ау. Мамы, мамино! Я его — мамино «ау» — сразу узнал. — Точно так, — говорит, — сынок. Это наша пойма! И Сура это! Ну, чово? Ну, ты глядел, значит, не с этой стороны просто. Вот тебе и показалось! Но ничего, ничего. Заплутавшемуся человеку, сынок, и не такое еще может показаться! И, глядим, Волька, братан идет. — Здорово, — говорит он, — грибник. Набрал хоть чего-нибудь? А так как я бежал к ней, а она ко мне навстречу, то и, понятно, мы встретились скоро. — Ты где это был? Я ору, ору — ведь обора-лась индо вся! Ты где же это был? — Где, где, — говорю я ей, — бросила меня. — А где у тебя грибы? Корзинка где? — На просеке, — сообразил я. И мы пошли искать просеку. Нашли. А вон — глядим мы — и корзина с грибами моя. — Эх, — говорит мама, — сколько набрал. Полну почти! Считай, у себя дома набрал! — Как, — говорю я, — или мы рядышком от края? — Да, чай, конечно! Вон пойма и Сура наша течет! — Как, — говорю я, — это разве наша пойма? И Сура наша? — Да он, — мама ему, — вон каких груздей навалял! Один другого лучше, какие в корзине-то у него! И она их, мои грибы, взяла и пересыпала. Из моей корзинки в свою корзину. Я же устал очень. Даже ноги уже не идут по лесу, И я сажусь. И сижу долго. Мама скажет: «Адя, Адя, сынок, скорее», — но я не поднимаюсь. Но странное дело! Стоило ей сказать: «Эх, ты! А говорил, что на Любке женишься! Да она за тебя такого и не пойдет!» — как уже я встаю, поднимаюсь и иду за ней прытко. Но грибы не собираю. Если даже он вот, около ноги стоит. Причем, я заметил, когда домой возвращаешься очень усталый, грибы начинают сами тут лезть на глаза. Нет, когда же край, наконец, покажется? Шли, шли до опушки. Как вон, выны^нупа! Наша опушечка 8 |
