Костёр 1982-06, страница 8
все-таки ворчит немножко, что я ее обманул, обещал ей вчера прийти к обеду, а вот только когда пришел: утром. И тут, между прочим, на родном крыльце мне видится все не так, как вчера, а по-иному. Хотя вроде все, что и вчера было: так же брюмчит радио — первая только идет еще гимнастика! — и кот на бревнах так же, как вчера, умывается: помусолит свою лапу, посмотрит налево-направо и, облизнувшись, он умывается, и ласточки вроде бы так же сидят вон на проводах на проулке и щебечут, и теленок кричит так же за углом: «Му-у...у!» — голосом своим истошным, и петух вон ходит, как вчера, по росе и вздрагивает — «кок!», от всякого пустяка, и сосед вон под ветлой сидит притаившись, потому что на лужайке посреди улицы лежит у него ловушка, перышко это такое, ее стрижи хватают на лету, чтобы унести к себе в гнездо на Суру, и... вон затрепыхался, запутался в нитке один: и, подбежав, как пуля, падает птицелов плашмя: есть, поймал! — но, однако, я отворачиваюсь уже от такой сцены, потому что я ведь не карапуз, как он, этот птицелов, а пришел с Суры, с ночи! И в это же утро свершится такое: мать, напевшись на дворе — цып-па, цып-па-а! — когда зайдет в избу и, выкладывая яйца из фартука, скажет: «Вы если пойдете опять на Суру, то...» — я задохнусь от счастья! Потому что — все! Мы — Волька и я — наравне уже помощники! А не как вчера было, когда она меня не пускала на реку, так что мне пришлось еще упрашивать и обещать ей, что я только до обеда и приду, прибегу обратно, а сегодня она уже говорит: — Вы если пойдете с ночевкой, не пущу! Ну хорошо, хорошо. Но только до вечера! Придешь вечером? А не обманешь опять меня? — Не обману. Грибы Я люблю собирать грибы. Грузди — особенно. Вот вижу. Большая улица пришла только что с работы и, пока готовится ужин, сидит она вся с раскрытыми окнами и глядит, наблюдает, как по-над лесом курится дымка грибная. И в этот час вечерний выходит — из Листратова проулка — дядя Фетюшин. Несет грибов лукошко. — Дядь, —. кричим мы с Волькой, выглянув точно скворцы из окошка, — набрал? — Нету, пустое лукошко несу. Это значит, оно у него полное. Дядя Фетюшин никогда не скажет правды! Ложимся спать в такой день пораньше. С тем, чтобы сразу после стада пойти по грибы. Или, „ как у нас говорят, за грибами: «по грибы» у нас не говорят. Однако утром, когда мимо окон идут грибники, я просыпаюсь вдруг и вижу: мама с Волькой уже выходят. «Меня-то погодите», — кричу я им. «Догонишь, — отвечают они, — если надо». И у меня после этого только одна минутка уходит на сборы! И я готов: выбегаю на проулок, 6 который в такой час стоит в тумане, и припускаю что есть духу вдогонку. А сзади голос: «Меня-то погоди», — это Витька Додонов. Я его спрашиваю: разве ты не с народом? Нет. Он хотел остаться — и на Суру. Я, макая сапог в колею дороги, полной воды, говорю: — Хасан? — Хасан, — отвечает он, как и я, макая сапог в колею. — Хасан. Что на нашем языке означает: хорошо! давай останемся! И мы бы, пожалуй, обязательно с ним остались, если бы, выскочив из Листратова проулка, не увидали грибников. — Скорее, скорее! — машут нам матери. Как тут останешься? А песок за Листратовым двором тугой после дождя. До самой опушки легко по нему бежать! На опушке, перед заходом в лес, грибники останавливаются, чтобы переобуться. И все уславливаются тут же, как нужно вести себя в лесу. Говорят: давайте кричать до тех самых пор, пока не отзовется «ау»! И тут же на опушке говорят: «А ну-ка, закрой глаза. Крутись! Еще, еще крутись! Где твой дом?» И те, кто хвальбуны самые у нас, обязательно показывают неправильно. — Вот то-то и оно, милок! — говорят у нас таким. — Когда ты в лесу заблудишься, тогда ты узнаешь, как гордиться прежде времени! И все заходим мы в лес. Но грибы сперва не попадаются. Первый гриб он, как правило, долго не попадается, а все, поглядишь, чепуха какая-нибудь: свинушки перестоялые, бледные поганки, нарядные мухоморы. Ох и нарядны есть! Да никому вы только не нужны такие! А хороший гриб — вот где он прячется? — Сынок, не отставай. Ты чего притих? Нашел. Вот он, какой шляпистый! Но уже перестоялый. А подберезовик! Но червивый весь уже. Ножку если только взять? Она, вроде бы, еще ничего. Улитками немножечко изъедена. Туда ее, в корзинку! — Ты чего, спрашиваю, притих? А? Где ты, сынок? Тут я, тут, мам. Нечего около меня, мам, отираться. Да каждую минуту окликать меня. В грибном деле должна быть самостоятельность! — Ау! — орут. Чего орут? Вот он, подберезовичек: молоденький, сопливенький! Ой, какой же он хороший. Поцеловать даже его хочется! А вот два еще стоят. Да как близко друг от дружки! Корзинка моя между ними не установится... — Сынок, если не станешь откликаться, то ведь брошу я тебя сейчас... — Я ничего, мам, не нашел... * — А почему не откликаешься? — Я переобуваюсь. — А чего жа не переобулся, когда все переобувались? Адя, адя скорее... Но как я пойду от такого места? Если здесь уже два я нашел! А ведь там, где два, и третий стоит! И я не иду за матерью, а все продолжаю кружиться тут, где нашел. А то еще даже и назад я пойду — на то место, где червивый нашел. Потому что там, мне кажется, обязательно я 4 |
