Костёр 1982-06, страница 6
ше. Ночью. А с вечера редко. С вечера заводь ставишь, а если она у тебя готова, то все равно залазишь в воду, чтобы поправить: колья посильнее забьешь, хворостины укр шишь получше. Вода тепленькая, как шелок, .^ам и тут :лышны разговоры рыбаков, и <ак cj^iuiho: Мишуня плывет на Красном яру только, переговариваясь с кем-то на том берегу, а его уже слышишь. Сначала слушаешь, непонятно, с кем он, а как наклонишься к во ie, то и различаешь: это он с тем-то и о том-тс оазговаривает. Но вот он, хлюпая веслами, плывет ближе, ближе, по той стороне плывет, тихо, так тихо, что слышно, как поскрипывают речни на веслах, а когда весла подняты и лодка плывет сама по течению, то слышно, как капают капли с них; тут и на левом и Не правом берегах примолкнут все, как сговорив чись; и Мишуня, словно бы испугавшись одиноч >ства, тишины такой русалочьей, обратится вдруг: «Робята, вы где?» И как на ухо говорит он это. Но тихо. Он снова: «А, робяты?» — v чего, дядь Миш?» — «Да костры-то чего, гоь' ою, не жгетя?» — «Да рано. Аль, можа, заживать?» — «Да конешно». И идешь разжигать. Разожжешь костер, теперь жди его, и чтобы не спать! Потому что он, во-первых, тебя завалить может, во-вторых... и во-вторых и в-третьих, все одно: он летит так, что костер' тушит! О, летит! И за шиворот летит и, пощупаешь, волос им полон! А оот открыть не можно, а в носу шыряется он же, вот как летит! Берега суриные наутро, как имой, белые или как будто это гусей общипали здесь тыщу. Как сердце его чувствовало! Всяк кустик, листочек каждый сказывает :ердцу, не говоря уже о том что в такое утро пигалицы не плачут. Они обычно жалостливо, умиленными голосами говорят: «Пить! Пить! Пить!» А когда мятель, они кричат во все концы: «Мятель! Млтель! Мятель!» Полянки, те обычно понукают: «П :ди жать! Поди жать! Поди жать!» А когда мятель: «Поди на мятель! Лоди на мятель!» То есть зее и вся гово- Это у кого-то уже сорвалось. И, судя по звуку, хорошее что-то сорвалось. Какая в Суре водилась рыба! И ловили все, от мала до велика. И на что? Какими примитивными средствами! Палка, к ней привязана черная нитка, на нитке крючок самодельный и груз. Олова нет — гайка вместо него подойдет. Полкошеля полутораведерного за час натаскаешь, бывало. Витька Додон однажды забросил перетягу так же вот на мятель. Забросил и, держа конец в руках, ждет. Как вдруг его поперло в воду! Он заорал, от соседней заводи прибежал дядя Фетюшин, и они вдвоем вывели к берегу сома, как потом оказалось, на два пуда. Додон и сейчас вспоминает, как они его дубасили прямо в воде, как вытащили на берег наконец, и Додон сел на сома верхом, еще на полуживого, и заплакал как дурак от такой удачи. Дядя Фетюшин хотел себе сома у дурака взять, говорит ему: «Ты бы, Витя, его все равно ведь не вытащил без меня. Да и зачем он тебе такой большой-то?» Но Витя, услышав такое, так посмотрел и такое сказал ,дяде, что тот только и ответил: «Да бери, бери! Я рази чего калякаю»,— и ушел к своей заводи... Вот возьмешь его, мятеля, щепоть, погрузишь руку в воду и чувствуешь: сосут уже. Пальцы сосут. Губки такие нежненькие, щекотные... И только дойдешь в мыслях до этого, как рыба пальцы сосет, вдруг чувствуешь, сосут и по правде. И вытащишь каплан из воды. И Волька орет: — Че поймал? — С... сом! — Ты выше! Выше! И иди на берег! — Он... ш — Ну если упустишь! — Он... — Че? — ...не лезет в бидон. И тут вылазишь скорее на берег. И за то, что не упустил я, Волька мне все даст, чего я только не спрошу. Даже если скажу ему: засыпь меня что мятель, мятель сейчас на всего горячим песком — он засыпет. А я в горя- рит в природе, Суре! • • • А как рыба на него ловится! Ночь прошла, начинает светать. Вы, набрав мяг^ля во все карманы, спускаетесь вниз по от-лоп му берегу к воде — идете к своей заводи. Пришли. Лезете в карман и бросаете на воду. Ere t так на воде много, но это не лишне. Рыба, кормись мятелем, чавкает от удовольствия. Как боре зки сытые, откормленные чавкают в корыте. Иль как бабка Акулька, бывало, чай пила. Причем гак: вам кажется, что в вашей заводи рыбе секче-с хорошо и все ей вкусно, но в соседней тоже неплохо. И как бы он, сосед, не переманил ее вашу рыбу, и вы встаете и бросаете еще горшочку свеженького на воду. Но баловать особо не тадо. Нет„ зря вон туда не подсыпали — го-лачль красноперый, вот по локоть будет! Уже то <е было заплыл сейчас в заводь, но вдруг повернулся и поплыл в соседнюю. Ах, черт возьми! Вы бросаете, но уже поздно, он уплыл. Но ничего, хватит всем. Чу! Уже началось: пок, пок. Это, значит, поймали один и второй кто-то. Плюх! 4 чем песке согреюсь враз. С минуточку только одну полежу: зуб на зуб не попадает. А потом они — Волька с Витькой — бросают меня в воду, когда я согреюсь уже до того, что впору яйца печь на пузе. Вот они меня раскачали и бросили в воду. Бултых! I . Ой хорошо! Еще меня! И вот так вроде неинтересно со стороны глядеть, как мы проводили на Суре время, а, однако, это как сказать. Бывало, не заметишь даже, как время пролетит до вечера. А вечером, когда солнце начинало садиться, мы все шли пескаря ловить для наживки. Но заходишь уже неглубоко, потому что пескарь для наживки нужен маленький: чем меньше, тем даже лучше. А если такого облюбует щука, она все одно сожрет. Вместе с крючком. А потом, собака, перекусит еще и поводок. Сейчас один бы крючок не жалко, но тогда у нас все они были на учете. Поэтому мы живца зацепляем за спинку и только чуть-чуть; но жука майского, личинку, конечно, полностью как, скажем, червя до- |
