Костёр 1983-01, страница 20— Вот я тебя и укараулила! — Маша! — ошалело вскрикнул я. — Нет, не Маша. Это была Шура. Сгорая от стыда, я набросился на нее с кулаками. — Катись отсюда! Я толкнул ее, она упала. Долго лежала, видно надеялась, что я подойду. Молча смотрела на меня и только улыбалась сквозь слезы. Потом встала, потирая колено. Пошла, не оборачиваясь, медленно, волоча ушибленную ногу... Я устал от собственной скованности, неловкости рядом с Шурой. Но тут кончили играть, стали расходиться по домам; я вздохнул с облегчением. Назначили дежурных убирать классы. Увидев, что Маша остается, остался и я. Я ничего от нее не ждал. Но и уйти просто так не мог. Еще тягостней было бы оказаться рядом с Шурой Громовой на улице. Уходя, она все пыталась поймать мой взгляд, но я делал вид, что занят уборкой. Наконец, вышли и мы. Маша впереди, я за ней. На крыльце она обернулась, погрозила мне пальцем и чему-то улыбнулась. Будто камень с души свалился. Было уже поздно. Подмораживало. В небе клочьями дыма тянулись рыхлые тучи. В промоинах между ними звонко и празднично высверки-вал надраенный таз луны. Я представлял себе, как мы пойдем по темной глухой улице, потом лесом, как Маша будет пугаться, а я — посмеиваться, но не очень, не обидно, как доведу ее до дому, а потом побегу к себе в общежитие. И так бы оно и было, если бы за нами не увязался Ваня Кустов. В школе его звали «губошлепиком». Когда он говорил, толстые губы у него пришлепывали, будто блины на сковородке. Я этому Ване и так, и сяк, мол, дуй своей дорогой. Но он все твердил: — Вместях самый раз идтить. Вместях веселее. И болтун Ваня задал нам веселья... — Шла корбенская Марфа из Усть-Капши. Тоже ночью дело было, — шлепал Ваня. — Дошла она до ручья. «Напьюсь»,— думает. А у Вед-хийне разрешения спросить забыла. Наклонилась она, тут ее ктой-то цоп за волосы. Видит: старик худющий. Бородища, усы. Уши с лопату — торчком. «Ты который раз пьешь воду без спросу?» — говорит. «Ведхийне, Ведхийне, — догадалась Марфа, запричитала, — прости грешную! Век больше такого не сделаю и детям накажу». «Не могу простить», — отвечает Ведхийне. А та еще пуще заливается: «У меня дома пятеро! Один другого менее, помрут без меня». «Назови, кого за себя отдаешь, тогда отпущу». С перепугу Марфа ум потеряла. «Егоршу бери», — говорит. Отпустил ее Ведхийне. А через два дня утонул ее Егорша. Младшенький. В луже утонул, — и |