Костёр 1984-10, страница 8

так приятно пахнет табаком, ухо щекочут пышные пшеничные усы.

— Как ты узнала меня, дочка? Мы же с тобой не виделись столько лет. Выросла ты у меня,— он гладит девочку по жестким волосам.— Совсем невеста.

— Ну что ты говоришь, папка! А ты меня как узнал?— крепче прижимается к нему счастливая девочка. Она плачет. Слезы катятся сами, и никак их не остановить.

— Что же ты плачешь, Нина? Все уже позади, и мы никогда не расстанемся. Всегда будем вместе.

— Всегда-всегда?

— Всегда!

Вдруг лошадь отца остановилась и тревожно заржала. Отец внимательно смотрит вперед. Нина видит, как брови его хмурятся.

— Спрячься куда-нибудь, дочка...— говорит отец виноватым голосом. Он ссаживает ее, и не успевает девочка опомниться, как отец исчезает вдали. Стихает топот копыт. Она снова одна в степи. Только на горизонте в лучах заходящего солнца, словно дым, вихрится облако пыли, поднятое конскими копытами.

— Папа! Па-а-апаа! — кричит девочка туда, в дымное облако.— Па-ап-ка-а!

— Нина! Внучка! Повернись на бочок,— баба Саня трясет Нину за плечо.— Повернись-ка.

Девочка открывает глаза. В горнице сумеречно. Окно светится зоревым румянцем. Откуда-то доносится приглушенный стон. Девочка прислушивается. Стон повторяется.

— Баба Саня, кто это?

Бабушка оглядывается, потом снова оборачивается к внучке. Укрывает ее одеялом. Нина видит, что бабушкины пальцы мелко-мелко дрожат. Девочка снова спрашивает:

— Баба Саня, кто это? Я боюсь!

— Не бойся. Пойду посмотрю,— бабушка скрывается в кухне. Тотчас же доносится невнятный шепоток, потом чуть слышный топот. Хлопает входная дверь, шелестит в огороде трава. Еле слышно переговариваются несколько голосов и все стихает.

— Баба Саня! Я боюсь!— плачет Нина. Бабушка входит и ложится рядом с внучкой.

— Спи, внученька! Спи!— уговаривает она девочку.— Спи, милая.— А сама бабушка все посматривает на окно, прислушивается к чему-то.

Снова хлопает входная дверь. В комнату входит мама, наклоняется к бабушке.

— Все в порядке. Никто не видел.

Нина хочет спросить, что в порядке, но язык не поворачивается, девочка уже дремлет. С трудом до нее доходит смысл разговоров.

— Охо-хонюшки*. Ну и ночка нынче. Даст бог, все обойдется. Ложись, Аля, присни.

— А спать-то... хочется...— мать зевает и, сняв теплую жакетку, ложится рядом с Толей.— Ну-ка, сынок, подвинься чуть... ишь... разбросался, вояка.

В доме всё стихло. Стихло и в городе. Лишь иногда доносятся далекие и оттого нестрашные хлопки одиночных выстрелов.

Прошла неделя. Власть в городе захватили белые. С утра мать собирается шить платье жене вернувшегося отпрыска Винокуровых.

— Эх, черт бы побрал ее,— ворчит мать.— Ох и заказчица! — Она оттопыривает нижнюю

губу, отставляет мизинцы и передразнивает привередницу: — «Вот здесь и здесь буфы, а здесь, здесь и здесь розочки, а вот тут рюшки»,— говорит она томным голосом, а потом уж своим.— А сама-то, сама! Рюшки ей, хрюшке. Поперек вдвое толще, чем вдоль. А туда же—модница! Парижские журналы в нос тычет.

— Алька! Перестань,— сердится бабушка, показывая глазами на Нину.— Поостерегися!

— Поостерегися,— вздыхает мать.— Коли не было б у меня их,— кивает она на дочку,— угнала бы коня и в отряд к Громову.

— Мама, а кто это — Громов?— Нина внимательно смотрит на мать.— Он красный парти- • зан, да?

Мама гладит Нину по голове и улыбается.

— Он самый и есть. Ты попроси бабу Саню, она тебе про него расскажет.

— Алька! Чё ты болтаешь-то... Не забивай девчонке голову!— сердится бабушка.

Нина подбегает к ней, прижимается, целует в морщинистую щеку.

— Бабуленька, ты не бойся! Я про это никому не скажу.

Последний раз взглянув на себя в зеркало, мать ушла. Со двора доносится ее голос:

— Толька! Чё ты опять на сеновале жгешь? Смотри, устроишь пожар, жить-то где будем?!

Бабушка, сидя на сундуке, вяжет носки. Уж сколько она их связала! Свяжет и спрячет, свяжет и снова спрячет. И варежки-трехпалки тоже вяжет. Наверное, для партизан.

— Баба Саня, бабуленька! Расскажи про Громова, а?

— Недосуг мне. Пойду огурцов поснимаю да посолю. А ты сходл к Тане, поиграйте. Давеча Танина мать наказывала, чтобы ты приходила. Сходи, внученька.

Нина неохотно идет к Тане. Но на двери сытинского дома весит замок. Минут через пятнадцать девочка возвращается. В огороде возле парников стоят два наполненных огурцами ведра. Но бабушки нигде нет. Девочка бежит по тропинке к бане и зовет:

— Баба Саня, бабуленька!—Бабушка мгновенно выскакивает на порожек бани. — Тани дома нету, а ты меня послала, — хнычет девочка.— А ты что, баню топить будешь, да?— и шепотом добавляет: — А куда ты дяденьку денешь, когда мы будем мыться, а?

— Какого дяденьку? — пугается бабушка и оглядывается по сторонам.— Чё ты мелешь, Нинка?

— Какого-какого...— девочка грозит бабушке пальцем.— Чего ты, бабушка, притворяешься? Которого вы с мамой в баню спрятали, вот какого! Мне Толя рассказал.

— Толька, где ты?— бабушка чуть не бежит во двор, только разлетаются оборки на синей в белый горошек юбке.

6