Костёр 1984-11, страница 10

жить? Приказали бы нас пострелять и постреляли бы?

— Да ты уж скажешь!

— Чё скажешь-то? Ведь и слова против приказу не молвили, а только каблуками стукнули, да «Слушш-ссь!» выпалили.

Солдаты смущенно чесали затылки и переглядывались.

— Устыдила ты нас, Ильинична, а ведь правда твоя: нынче в засаду посадили, завтра стрелять пошлют, — угрюмо проговорил Шабалин. — А кого стрелять-то? Твоего Ефимку, с которым мы вместе на германской вошей кормили.

— Ну, ладно, — баба Саня улыбнулась и, глянув в окно, повела сказ. — Правда ли нет, но люди сказывали, что род свой Игнатий Громов ведет от разинского ватажника. Ишь, сколько лет хранилось в крови бунтарство, а начались смутные годы, выплеснулось наружу. В девятьсот пятом, когда пошли забастовки да стачки на заводах и фабриках, он уж был не в рядовых, а в головах, в самых что ни на есть смутьянах. На-шлися умники, донесли в полицию. Пришлося ему со степей воронежских укрываться в Алтайские. Жил приметно, как переселенец, до восемнадцатого года. В России рабочий люд царя сверг, а в наших степях ничего не изменилось. По-прежнему богатели Винокуровы да Миловидо-вы. Работников осталось мало, почти одни бабы да подростки, так им за прежние заработки работать приходилось вдвое.

Попытался Игнатий рабочую власть в городе поставить. Да недолго удержалась она. Поднялась по всей Сибири колчаковщина. Пришлось Игнатию снова уходить в степи. Бают люди, —бабушка перестала вязать, понизила голос до шепота, — в разведку ходит он сам. Перекинется через голову, обернется купцом или заводчиком, а то и самим царем, так и ходит по селам и городам, где колчаки засели, узнает все, что нужно. А коли опознают его... И такое случалося. Как обличье не меняй, глаза выдают: кипит в них ненависть к колчакам такая, что трясутся от страха у них руки и тянутся к оружью. Так вот, коли опознает кто его, оборотится Громов орлом или степным волком. Ищи тогда ветра в поле!

Приглушенно звучит бабушкин голос, снова позвякивают и поблескивают в полутьме спицы. Слушают солдаты. Слушают ребятишки. Даже кошка прислушалась, перестала мурлыкать, внимательно смотрит на бабушку зелеными глазами, только усишки подергиваются.

Теплая волна окутывает Нину. Вот уже опять идет она по летней степи. Горячий воздух струится, в легком дрожании расплывается у горизонта степное село. Вдруг из придорожной балочки выскакивает волк и прямо к девочке. Не успевает она испугаться, говорит ей волк человеческим голосом:

— Куда ты идешь, девочка?

И догадавшись, кто это, но не подавая виду, отвечает она:

— Ищу я отряд Громова.

— А зачем тебе его отряд?

— Как зачем? Хочу скорее увидеть папу и маму.

— А дядю Гошу?

— И дядю Гошу!

— Очень хочешь увидеть?

— Очень, очень! Неужели ты не понимаешь? Вот я-то понимаю, кто ты, ты ведь никакой не волк.

— А кто же я? — совсем по-человечески смеется волк.

— Громов ты, вот кто! — выпаливает девочка.

— А откуда это видно?

— Оттуда и видно, что не бывает у волков голубых глаз. Вот! — девочка совсем не боится.

Волк подает ей правую лапу.

— А ты молодец! Но мне пора. Никому не говори, что меня видела. И знай, что скоро вернутся и папа, и мама, и дядя Гоша. Только никому об этом не говори.

— А бабушке можно сказать? — кричит вслед ему девочка.

— Бабушке? Бабушке можно, — доносится из балочки приглушенный голос.

— А Толе?

— Можно, — голос звучит совсем тихо, потому что его заглушает топот конских копыт. Нина оборачивается и, испуганно вскрикнув, отшатывается с дороги. Скачет к ней на черных конях белая конница. Грозный голос звучит над головой:

— Где Громов? Где Громов? Где? Где?

— Не знаю! — кричит девочка. — Не зна-аю... — и заслоняется рукой от занесенной над головой черной плети.

— Где?

— Не знаю, — девочка втягивает голову в плечи и вздрагивает.

— Нина, внученька, что ты кричишь? Повернись-ка на бочок! — бабушкины ласковые руки укутывают девочку лоскутным одеялом. Сквозь сон девочка слышит, как бабушка говорит кому-то:

— Любит она мои сказы, а наслушается, бредит тогда всю ночь. — И снова бабушка склоняется к внучке: — Спи, детка, спи. Успокойся, Христос с тобой.

Проснувшись утром, девочка не застает в горнице бабушку. Слышно, как та гремит чем-то в сенях.

— Бабуль!—девочка выскочила в сени.

— Ну, чё тебе не спится? — недовольно ворчит баба Саня.

— Бабуль, а где они? — спрашивает девочка.

— Кто? — бабушка делает вид, что не понимает.

— Ну, солдаты где?

— Откуда мне знать, — помолчав несколько секунд, отвечает бабушка. — Ушли куда-то, а мне не докладали.

— К Громову, да? — глаза девочки горят. — Ну, баб, правда, к Громову?

— Чё ты буровишь, Нинка? Чтоб я больше про Громова не слышала! — бабушка делает вид, что сердится. — Накликашь ты беду, Нинка, со своим Громовым.

Грохот прикладов в ворота заглушает последние бабушкины слова.

— Шабалин! Рябчиков!—доносится из-за за-плота голос офицера.