Костёр 1984-11, страница 8

Нина прилегла на лежанку и задремала. Толя, набегавшись за день, сопит на печке. Только слышно, как потрескивает фитилек и позвякивают спицы.

Девочка иногда открывает глаза, вглядывается в черное окно, смотрит на бабушку и снова смыкает тяжелые веки. А бабушка напряженно прислушивается.

...Далекий выстрел прозвучал в тишине городка. Бабушка вздрогнула и перекрестилась на темное окно. Губы ее неслышно шептали что-то. Некоторое время все было тихо и, когда бабушка успокоилась, снова принялась за вязание, в той стороне, куда уехала мать, грохнул взрыв и тотчас же второй.

Толя поднял от подушки взлохмаченную голову.

— Ба, это где?

Бабушка схватилась было за шаль, накинула ее, рванулась к двери. Оглянувшись, увидела растерянных и испуганных ребятишек и, вздохнув, вернулась. Села на лежанку.

— Спите, внучатки, спите. Это возле мельницы.

Взрывы донеслись со стороны Родинской переправы, но дети не возражали бабушке. Никак не верилось, что с матерью может случиться плохое . *

Когда рассвело, в ворота снова заколотили.

— Открывайте, не то снесем забор!

— Господи! — бабушка заговорила сама с собой. — Не допусти, господи, поругания над малыми детушками, — и зашептала им: — Лежите, а коли спросят, где мать, скажите: «Не знаем. Вечером поехала за сеном. А потом мы уснули». Поняли? — бабушка пошла отпирать, потому что ворота под ударами прикладов и сапогов жалобно заскрипели.

— Чего ломитесь ни свет ни заря? Ить всего-то щеколду откинуть надо, — бабушкин голос донесся со двора.

Нина все-таки поднялась и натянула на себя платьице. Ребятишки прислушивались к разговорам.

— Посторонись, бабка, обыск будем делать.

— Уж чего у нас искать?

— А невестка-то твоя где?

— По сено поехала на заимку. Да, видно, где-то ваши ее перехватили.

— Какие это наши? А ваши тогда кто?

— Наши-то, — бабушка усмехнулась. — А все равно кто. Лишь бы жить не мешали, обысков не учиняли у немощных стариков да не пугали детей малых.

— Так по сено, говоришь, невестка твоя уехала?

— По сено, по сено, милый. Все честь по чести — пропуск от властей. Все как надо.

— А гранаты откуда у ней, а? Говори, старая ведьма!

— Каки еще гранаты? Чё ты, милой, буровишь-то? Откуда v нас гранаты? Мы ж не партизаны каки, а честны граждане.

Пока офицер разговаривал с бабушкой во дворе, солдаты перерыли все в горнице. Вытряхнули сундук, пропороли штыками перину и подушки.

Даже картошку из чугуна вывалили посередь избы. Хорошо, что бабушка воду с нее вечером слила. Не найдя ничего подозрительного, они вы-пилй топленое молоко, а корчажку шмякнули об пол.

Нина вздрогнула, а Толя сжал худые пальцы в кулаки. Сестра схватила его за руку.

— Толик, не надо!

— А чего они, — мальчик швыркнул носом, и сестра увидела в его глазах слезы.

Солдаты вышли во двор, за ними следом потянулись ребятишки. Офицер все еще допрашивал бабу Саню.

— Ты, бабка, не финт^и, говори прямо, в партизаны ушла невестка?

— Что я те барышня, чтоб финтить? Не знаю где. А поехала на заимку за сеном, уж как тебе еще втолковать? Вроде ты русский, а русского языку не понимаешь! Коровешка-то не спраши-ват кака власть, а ить не пастили ее столь времени.

Обескураженный спокойствием старухи, офицер приказал:

— Рябчиков! Шабалин! г

— Есть! — вытянулись перед ним солдаты.

— Останетесь здесь засадой. Как появится ее невестка, тащите ко мне.

— Слуш-ссь! — солдаты нескладно щелкнули каблуками.

...Так поселились в избе чужие люди. Они по очереди спали на широкой лавке под окном. Продымили всю избу махоркой. Толя, рассерженный их вторжением, старался поменьше бывать дома. Даже спать хотел на сеновале, но бабушка не разрешила. Запихнув за пазуху ломоть хлеба и вырыв на огороде пяток молодых картофелин, он убегал с Васькой Зубовым на Каменку.

А Нина с того дня забыла про подругу и игры. Она боялась оставлять бабушку одну.

На третий день возле дома остановилась пролетка. С козел спрыгнула кухарка Винокуровых Таисия Глушакова. Смело звякнула щеколдой, вошла во двор.

— Баба Лександра, а баба Лександра, где ты? — в избу она заходить не стала.

— Чего тебе? — бабушка вышла на крыльцо, неприветливо глянула на Глушакову. — Чё орешь, как оглашенная? Чё надыть?

— Чё, чё. Лошадешку-то не вернули. А ить божилась, старая, что через день вернешь.

— Где же я те возьму лошадешку-то? Вот Алька воротится, и отдадим.

— Твоя Алька, может, и не вернется. Зазимует тама на заимке у партизан.

— Ты болтай, да не забалтывайся, девка.

Больно говорлива.

— Ладно, бабка. Вот что, милая, — она зло

прищурилась. — Смилостивилась моя хозяйка. Согласна за коня твою коровешку принять.

— Это за клячу-то мосластую — корову о пяти телках? Да как у тебя глаза от стыда не лопнули? — бабушка задохнулась, перевела дыхание и гневно продолжала: — А детишек чем прика-

8