Костёр 1984-11, страница 9

:

жешь кормить? Не дам Красулю, не дам! — она кинулась к хлеву, загородила собой тесовую дверь.

Кухарка подхватила юбки, крутанулась и вышла за ворота. Вернулась она в сопровождении кучера. Тот наматывал на кулак толстую веревку. Краснолицый сытый мужик легко оттолкнул худенькую бабушку, молча вошел в хлев и вскоре выволок оттуда на веревке корову. Красуля упиралась всеми четырьмя копытами и мотала головой, пытаясь сбросить с рогов ве- ⁴ ревку. Тогда Глушакова выломала из черемухового куста батог и стала нахлестывать ревущую и упирающуюся корову батогом.

Баба Саня смотрит вслед Красуле, по морщинистым щекам ее катятся слезы, а губы шепчут:

— Будьте вы прокляты, душегубцы. Отольются вам еще наши слезы. Не вечно кровь нашу пить вам. А ты, — бабушка подняла лицо к небу,— ты-то, господи, куда смотришь, что допускаешь?

Бабушка, увидев испуганные глаза внучки, опомнилась, но не перекрестилась, как делала всегда в трудные минуты, а устало проговорила:

— Увели кормилицу. Увели...

Вечером бабушка накрыла стол для солдат и внуков вместе. Толя сердито фыркнул, не хотел садиться ужинать, за что тотчас же получил звонкий подзатыльник.

— Ну-ка, не кобенься! — бабушка с рывка с тычка поставила на стол миски с пшенной кашей, залила кашу топленым молоком.

— Ну, давайте доберем последыши, больше молока не будет.

Солдат постарше, которого офицер называл Шабалиным, смущенно крякнул и отодвинул миску.

— Спасибо за хлеб-соль, хозяюшка.

— Спасибо не спасибо, а садись, ешь.

— Да не хочется. Сыт, — он провел ладонью по горлу. — По самое горло сыт всем.

— Чем же это всем? — криво усмехнулся Рябчиков.

— А коли ты не сыт, так скоро тебя Громов досыта накормит, — хрипло выдавил Шабалин. — Сдается мне, недолго ждать осталося.

— Чего ж тогда время терять, пока еще руки не в крови? — вступила в разговор бабушка. — Чую я, недавно вы в солдатах?

Нина смотрела на бабушку, не понимая, как та может говорить такие слова. А если?.. Но, поняв, что солдаты ничем не угрожают и не собираются ' доносить на нее, успокоилась и прислушалась к разговору с любопытством.

— Откудова же вы, ребятушки, с какого села? — бабушка снова взялась за вязание.

— Да с Кружалихи мы. Попали в капкан, теперь не вырвешься, — покашливая от дыма самокрутки, хмуро ответил Шабалин.

— А коли с умом, можно и вырваться. Знаю я одного верного человека, хошь к Громову, хошь к Сухову проводит, — испытующе глянула на солдат бабушка.

— Как же... — усмехнулся Рябчиков. — Так

• mJ

нас и ждали у Громова, а пуще того у Сухова. Суховцев-то, говорят, здорово побили. Так нас, поди, сразу же расстреляют.

— У тя, парень,хозяйство-то больно ли велико? Работников-то много ли в страду наймашь? — не унимается бабушка.

— Како уж там хозяйство! — ответил за обоих Шабалин. — Коль наше добро вместе сложить, да еще столь же прибавить и то будет не хозяйство — хозяйствишко! Землю-то кулаки за долги чуть не по окна обрезали. Кто нашу землицу-то засе-ват? — он помолчал, несколько раз глубоко затянулся и выдохнул вместе с дымом. — Те и засевают, на кого мы служим, — тяжко вздохнув, он встал, вышел в сени, запер дверь на крючок. — Эх, была не была, расскажи-ка нам, Лександра Ильинична, про Громова. Слышал я, живет в народе сказ про него.

— Побывальщины-то хороши зимою, за окнами и стенами пурга гуляет, в печи огонь гудит, веретенце иль прялка жужжит себе, тогда побывальщина сама родится, в слова просится. А сейчас-то что — на дворе красно лето. Вечера-то зимние что праздники, а у нас ныне не.праздник — черный будень.

— А ты пересиль себя, может, вместе что-нибудь придумаем, коли сказ твой по нраву придется, — попытался пошутить Рябчиков.

— Ишь ты, по нраву им. А не спросишь, по нраву ли мне, что вы тут гостями незваными сидите, избу смолите?

— Не сердися, Лександра Ильинична. Мы же не своею волею.

— А вы что ж, так и будете не своею волею

7

: