Костёр 1984-11, страница 32

р

ные поля. Сейчас на полях

снег, на дороге

ШАХМАТЫ

РАССКАЗ

ПЕТР ГУБЕР

Сегодня первый радостный день: я покупаю шахматы. Наконец-то мать смогла уделить из своей зарплаты необходимую сумму. Уходя на работу, она оставила деньги на столе. Две серенькие десятирублевые бумажки, одна новая трехрублевая с красноармейцем в довоенной каске и с винтовкой за плечом, помятый рубль и две монетки. Рядом записка с наставлением, что и когда есть. И чего писать? Едим каждый день одно и то же: на обед — суп, на второе —

опять картошка и чай.

картошка, на ужин —

Магазин близко. Надо пересечь пустырь перед домом и перейти трамвайную линию. Нынче на пустыре снег местами сошел, обнажив грязные проталины.

Между мною и трамвайными путями длинная полоса коричневой воды. Раньше ее не было. Что это такое? Канава? Мне ее не перепрыгнуть: слишком широка. А может быть, обычная лужа, только очень длинная? Тогда можно попробовать шагнуть на середину — вряд ли глубоко.

Смело шагаю на середину и... проваливаюсь в воду выше колена.

Канава! Машинально, еще не поняв, что произошло, вылезаю на другую сторону.

Ботинки полны воды. С пальто течет, со штанов тоже. Холода не чувствую. Надо же, так попался!

Выбрав плотный снежный бугорок, сажусь и снимаю ботинки. Выливаю из них грязную воду. Снимаю чулки. Хорошо, что никого нет и никто не видит моей девчоночьей одежды. Кое-как выжимаю их и пытаюсь отжать штанины. Затем одеваюсь и бегу.

Издали вижу на дверях магазина большой черный замок. Нет, над замком лист серой бумаги, красным карандашом написано: «Сегодня магазин закрыт».

Что делать? Возвращаться домой? Домой, конечно, не пойду. Есть еще один магазин — в поселке.

Дорога к поселку скучная. Кругом картофель-

грязь. Иду. С серого в рваных тучах неба повалили крупные белые хлопья. Дорога повернула направо, за железнодорожные пути; на них вдали стоят несколько товарных вагонов. Рядом с вагонами копошатся люди в черном. Наверно, железнодорожники. К поселку — прямо, по протоптанной в снегу тропинке. Идти тяжело. Снег

сверху, а под ним — вода. Терять нечего: ноги давно мокрые. Передо мною кто-то недавно прошел, оставив глубокие следы. Стараюсь попадать в них. Расстояния между следами большие, и приходится удлинять шаг.

В магазине сумрачно и холодно. Перед пустыми полками сидит, закутавшись в ватник, продавщица с пышными красными волосами. Я знаю: они покрашены красным стрептоцидом.

— Тетенька, шахматы есть?

— Нет, мальчик. Вчера продала последние.

Хочешь шашки?

Продавщица ставит на прилавок коробочку с черными и белыми шашками. Черные — справа, белые—слева. Шашки мне'не нужны.

Мне нужны шахматы, — вздыхаю я. Заходи, мальчик, в начале следующего квартала.

Выхожу из магазина и бреду обратно. Устал, очень хочется есть. А до дома далеко.

Поселок кончился. Пора сворачивать на тропку через поле. Поле кажется бесконечным. Над ним нависла большая сизая туча. Будет метель.

Шахматы не купил и неизвестно теперь, когда куплю. Так обидно.

- Го-

— Эге. Никак пехота нюни распустила? — ворит кто-то весело.

Поднимаю голову. Рядом стоит матрос. Настоящий матрос! Бушлат, распахнутый на груди, темно-синяя блуза, тельняшка и брюки клеш. Только вместо бескозырки — черная шапка-ушанка с красной звездочкой.

Солдат вижу чуть ли не каждый день. Но матроса здесь, в центре России, никогда не встречал. .

Да ты купался, что ли? — матрос щупает

мое мокрое пальто.

Так дело не пойдет. Пошли

греться. Тут недалеко. Вон наши корабли на колесах.

Он берет меня за руку и ведет за собой. Ладонь большая и жесткая.

У товарных вагонов-теплушек матросы сколачивают доски. А я принял их за железнодорожников. Чуть в стороне стоит часовой.

— Опять, Никифоров, мальца тащишь, — говорит он моему спутнику. Тот, не отвечая, подходит к одной из теплушек, отодвигает в сторону дверь и, подхватив меня под мышки, ставит наверх.

В вагоне тепло и шумно. В центре топится буржуйка. Деревянные нары в два этажа. На них и на низких скамейках вокруг печки сидят матросы. Некоторые лишь в одних тельняшках. Дым синим туманом густо висит в воздухе.

При нашем появлении шум немного стихает.

— Никифоров опять салажонка привел, — смеется кто-то.

26