Костёр 1984-11, страница 33

— Надо его в детский сад списать. Такая нянька пропадает, — вторит другой.

Никифоров невозмутимо движением ладони спихивает кого-то со скамейки и сажает меня.

— Раздевайся,^ командует он.

Я снимаю шапку и пальто.

— Все снимай, — командует Никифоров и сдергивает с меня рубашку. Я торопливо расшнуровываю ботинки. Снимаю штаны, чулки. Никифоров натягивает на меня тельняшку. Толстую и почти до пяток. Он набрасывает мне на ноги бун]лат. Я быстро согрелся.

— Держи, — говорит Никифоров. И у меня на коленях оказывается большая алюминиевая миска, полная макарон с молотым мясом. Сверху лежит ломоть хлеба.

Досыта я ел только до войны. Горячие макароны пахнут чем-то знакомым, позабытым. Стараюсь, однако, не жадничать, не спешить.

После того, как миска начисто вытерта куском хлеба, получаю еще кружку компота. На дне сладкие ягоды изюма.

— Подкрепился, браток, — хлопает меня по спине сидящий рядом матрос. — Откуда будешь?

— Из Ленинграда. Мы эвакуированные.

— С кем живешь? Чай, с мамкой?

— Да, с мамой.

— А батя на фронте?

— На фронте.

— Значит, фрицев бьет. Хорошо. Чего пишет?

— Папа не пишет. Он пропал без вести.

Матрос пододвигается ближе к печке, открывает

заслонку и подбрасывает несколько мелко наколотых дощечек. Огонь освещает его лицо в крупных рябинках, чуть раскосые черные глаза и темные с сединой волосы. Закрыв заслонку, матрос медленно выпрямляется.

— Что значит «пропал без вести»?— оглядывается он на меня.— Вон, твой приятель Никифоров тоже без вести пропадал. И нашелся. Целехонький. И батька твой найдется. Может, нашелся давно, да вы с мамкой уехали. Сейчас, точнее, вы без вести пропали. А?

Такое мне никогда не приходило в голову — надо маме сказать. Я смотрю на Никифорова —

тот улыбается — нет, нельзя не поверить матросу.

— Сегодня куда ходил? — продолжает он расспрашивать.

Я рассказываю, что ходил в Кружилин поселок, хотел купить шахматы, но в магазине их нет, будут в следующем квартале.

— Ишь ты. В следующем квартале... — матрос почему-то качает головой. — Где мы будем в том квартале? А, Никифоров?

Никифоров молча пожимает плечами.

— Ты что же, в шахматы играть умеешь?

— Умею. Только немного, — отвечаю я. — Дяденька, а вы на фронт? На море?

— Это, браток, военная тайна. Знает ее только наш адмирал. Другим не положено, — говорит матрос, проводя рукой по моей голове.— Тебе, однако, домой не пора? Поди мамка ищет...

Я знаю, что пора. А хочется остаться. Попросить бы показать автомат. Расспросить про воен

ные корабли... Но хорошо понимаю, что у военных свои важные дела и мешать им не надо.

Одежда высохла и приятно греет тело. Натягиваю пальто и шапку.

— До свидания, — говорю всем. — Спасибо.

— Прощай, хлопчик.

— До встречи в Ленинграде, — бойко говорю я.

— Будь здоров, — разноголосо раздается в ответ. Кто-то хлопает меня по плечу, кто-то по спине. Поправляют шапку. Двери теплушки открываются. На улице темно, медленно падают снежинки. Никифоров соскакивает вниз, и меня подают ему.

— До свидания, — повторяю я, уже стоя на земле и задрав голову к дверям вагона. Затем поворачиваюсь, чтобы идти.

— Постой, браток, — слышу вдруг знакомый голос моего собеседника. — Возьми-ка на память наши флотские, — он наклоняется и протягивает мне полотняный мешочек.

— Спасибо, дядя матрос,— отвечаю я и хочу посмотреть, что находится в мешочке. Но Никифоров берет меня за руку и отводит от вагонов. Доходим до часового.

— Дальше мне нельзя уходить, — говорит Никифоров. — Понимаешь, брат, служба.

— Понимаю, — киваю я. — Я сам дойду. Здесь по рельсам близко.

— Ну и хорошо, что понимаешь. Прощай. Мать слушайся,— и он протягивает мне руку. Я кладу свою ладонь на его. Мы по-мужски пожимаем друг другу руки. Никифоров разворачивает меня и слегка толкает в спину.

Отойдя немного по шпалам, оборачиваюсь и вижу, как он прикуривает у часового. Иду дальше, затем опять оглядываюсь. Вижу чернеющие фигуры часового и Никифорова. Потом оба скрываются в сгущающихся сумерках. Только вагоны долго темнеют сквозь падающий снег.

Домой прихожу, когда ходики показывают половину восьмого. Не раздеваясь, пытаюсь развязать узел на тонкой плетеной веревке, связывающий горловину мешка. Узел какой-то странный, — наверное, морской. Дергаю за один кончик веревки, за другой — ничего не получается. И только, когда дернул за оба, узел легко распустился. Полотно осело, и в руках у меня оказался согнутый вчетверо лист картона. Раскрываю его. Картон разделен на темно-синие и белые квадраты — шахматная доска. Не смея поверить, быстро запускаю руку в мешок и достаю горсть шахматных фигур. Фигуры самодельные, вырезаны из дерева и окрашены в черный и яркий морковный цвета. Особенно хороши кони — с круто изогнутыми шеями.

Вот это подарок! Шахматы! И какие!

Расставляю фигурки >на доске и любуюсь ими. Сначала с одной стороны, потом с другой, затем — с боку. Отхожу немного и любуюсь издали.

Пора однако разогревать ужин и садиться за уроки. Скоро должна прийти с работы мать, а у меня ничего не готово. Беру мешочек из-под шахмат. И вижу: что-то на нем написано крупными синими буквами. Распрямляю полотно и читаю: «Старшина 2-й статьи И. П. Федоров».