Костёр 1984-11, страница 39

Весной 1840 года Академия отправила Айвазовского совершенствоваться в Италию. Там, в короткий срок, он написал тринадцать больших картин. В Риме открылась выставка Айвазовского. Она оказалась триумфальной. Особенное впечатление на зрителей произвели картины «Неаполитанская ночь», «Буря», «Хаос». На этой выставке был патриарх европейских маринистов англичанин Тернер. Старый художник долго стоял перед картиной «Неаполитанская ночь», не мог оторваться от нее, а потом сказал стоявшему рядом итальянскому художнику и искусствоведу Каммучини: «Ни один человек не написал еще так поверхность спокойной воды. Я принял картину великого художника за саму действительность».

На следующий день после выставки Айвазовский получил от Тернера письмо, где тот восторженно описывал впечатление от картины «Неаполитанская ночь».

«На картине этой вижу луну, — писал Тернер, — с ее золотом и серебром, стоящую над морем и в нем отражающуюся, поверхность моря, на которую легкий ветерок нагоняет трепетную зыбь, кажется полем искорок или множеством блесток на мантии великого царя! Искусство твое высоко и могущественно, потому что тебя вдохновлял гений».

Успех был огромен. Все римские газеты и журналы писали об Айвазовском. Папа римский Григорий XVI купил одну из картин для галереи Ватикана. Айвазовскому тогда было только 23 года, но он уже стал всемирно известным, он выставляется в парижском Лувре, Лондоне, Флоренции, Амстердаме. Его имя окружено таинственностью. О нем сложилась легенда, будто он волшебник и умеет зачаровывать силы природы...

В 1844 году Айвазовский возвращается на родину. В России его встречают восторженно: присваивают звание академика живописи, причисляют к Главному Морскому штабу с поручением написать виды важнейших портов: Кронштадта, Ревеля, Петергофа, Свеаборга. Знать наперебой заказывает Айвазовскому картины, ему платят огромные деньги.

И быть бы Айвазовскому «салонным художником», если бы не знаменательная встреча с великим русским критиком-демократом Виссарионом Григорьевичем Белинским, ценившим «волшебную кисть» Айвазовского и опасавшимся, как бы не перешла она на царскую службу...

«Рабство здесь кругом, — говорил он Айвазовскому, — а писать подобные творения необходимо на воле. Вот и уезжайте к своему Черному морю подальше от царя и трудитесь там для будущего».

Художник был согласен с великим критиком. Он покидает чопорный Петербург и уезжает в свою Феодосию. Там на берегу моря он строит просторный дом с мастерской. Этот дом становится любимым прибежищем для простых людей, крестьян, рыбаков, ремесленников. Художник проявляет огромную заботу о людях, нуждающихся в помощи. Он помогает кому советом,

кому ходатайством, а многим и деньгами. Жители Феодосии гордились своим прославленным земляком, много сделавшим для своего родного города. По его проекту и на его деньги была построена в самом городе железная дорога, картинная галерея.

Там, на родине, Айвазовский создает свой знаменитый «Девятый вал». Это — вершина его творчества. Картина была закончена в 1850 году и была выставлена в Москве. Смотреть ее ходили как «Последний день Помпеи» Брюллова или «Явление Христа народу» Александра Иванова. Никому еще в мировой живописи не удавалось с таким мастерством воспроизвести на полотне все цвета, все тончайшие оттенки бушующего моря. Недаром слагались об Айвазовском легенды, как о волшебнике, который властно приказал морю: «Остановись!» — и перенес это прекрасное остановившееся мгновение на холст.

По свидетельству современников, Иван Константинович Айвазовский работал чрезвычайно быстро. Так, известный пейзажист А. А. Рылов, ученик А. И. Куинджи, вспоминал о том, как Айвазовский посетил академическую мастерскую учителя и на глазах пораженных студентов за два часа написал черноморский пейзаж.

Айвазовский почти не писал с натуры, он приступал к работе, имея перед собой лишь беглый эскиз, когда-то сделанный рисунок, и в тиши феодосийской мастерской приступал к работе над картиной. По памяти, а зрительная память у него была выдающаяся. Вот что сам художник говорил по этому поводу: «Человек, не одаренный памятью, сохраняющей впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником — никогда. Сюжет картины слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у поэта».

Мастер достигал изумительного эффекта путем довольно простых технических приемов. Холст едва-едва протирался краской и только в местах яркого света, на гребнях волн положены мазки. Это создавало впечатление необыкновенной прозрачности воды, легкости, воздушности пены, венчающей гребни волн.

Однажды, следя за тем, как работает Айвазовский, один из его учеников спросил:

— Иван Константинович, сколько картин вы написали?

— Не знаю, — ответил 70-летний художник.

— Неужели вы не ведете списка?— удивился ученик.

— Не веду и никогда не вел. Не в количестве дело! Одно могу сказать: написал я более четырех тысяч картин...

У фасада феодосийской картинной галереи стоит бронзовый памятник Айвазовскому, на пьедестале скромная надпись: «Феодосия Айвазовскому».

Д. НОРИН