Костёр 1984-12, страница 30

они расползлись в волокнисто-мягкую кашу. Озеро было тихим, голубым и безмятежным, и рыба мирно пронизывала воду, огибая блестящие камыши, и вагоновожатый говорил и говорил приглушенно, и дети почувствовали себя так, как будто был другой год, как будто мистер Тридден выглядел удивительно молодым, его глаза загорались, как маленькие лампочки, голубым электрическим светом. День плыл легко, никто не спешил, а вокруг повсюду был лес, солнце замерло на одном месте в небе, в то время как голос мистера Триддена то становился сильнее, то слабел, и штопальная игла мелькала в воздухе, снова и снова вышивая стежками узоры, золотые и одновременно невидимые. Пчела села на цветок, не переставая жужжать. Трамвай стоял как зачарованный клавесин, мерцая там, где на него падало солнце. Запах трамвая был у них на руках, медный запах, пока они ели спелую черешню. Ясный запах трамвая исходил от их одежды, его разносил легкий ветер.

Гагара закричала, пролетая над ними.

Кто-то поежился.

Мистер Тридден натянул перчатки.

— Ну, пора ехать. А то ваши родители подумают, что я украл вас и никогда не верну.

Внутри трамвай был тихим и прохладным, как мраморная стойка с чашечками мороженого. Блестящие кожаные сиденья с мягким зеленым шуршанием разворачивались притихшими детьми, они садились спиной к спокойному озеру, покинутой эстраде и дощатым дорожкам, которые издавали что-то вроде музыки, если вы шли по ним вдоль берега в другие земли.

— Пинк! — прозвучал звонок под ногой мистера Триддена, и они взмыли над лугами, которые покинуло солнце, на которых увяли цветы, поплыли через леса обратно к городу, где, казалось, трамвай сдавило с боков кирпичом и асфальтом и деревом, когда мистер Тридден остановился, чтобы ссадить детей.

Чарли и Дуглас стояли последними около высунутого языка трамвая, складывающейся ступеньки, вдыхая электрический запах, глядя на перчатки мистера Триддена на медных рычагах.

Дуглас провел рукой по зеленому лесному мху, посмотрел на серебро, медь, вишневый цвет потолка.

24