Костёр 1985-05, страница 36

РАССКАЗ

Р. ШОРИН

Рисунки А. Борисенко

Их домик из серого плитняка с узкими окнами и круглой аспидной крышей стоял у обрывистого берега недалеко от железнодорожного моста.

Мост каждый вечер бомбили. С вечерними сумерками начинали бешено хлопать зенитные орудия, отрывисто били пулеметные установки. С неба, оглашаемого булькающим стоном бомбардировщиков, пронзительно впиваясь в воздух металлическим визгом, летели бомбы. Они глухо ударяли в землю и разрывались с ураганным грохотом. За окнами разгоралось рубиновое зарево. Толстые стены лихорадило, заклеенные бумажными крестами стекла бешено дребезжали, по сотрясаемому упругими колебаниями полу шлепала штукатурка, под потолком раскачивалась лампа. Тетя Манефа впадала в панику. С белым лицом и выпученными от ужаса глазами она металась по комнате и кричала, что нужно прятаться, хотя прятаться было некуда. Только Лиза была спокойна. Когда взрывались первые бомбы, она снимала со стены зеркало в ореховой раме, клала его на пол стеклом вниз, садилась рядом. Она твердо верила, что если положить зеркало стеклом вниз, то никакая бомба не залетит.

Древний город, в котором они жили, стоял по обеим сторонам реки на границе Эстонии и России. Шла война, а город жил своей жизнью. Зимой пожилые женщины в старомодных тесноватых пальто с высокими шалевыми воротниками тщательно чистили тротуар и часть дороги перед своими домами. И город стоял в голубых и розовых тенях, с заиндевелыми деревьями и ровными валиками снега вдоль дорог. И летом он жил размеренно и чисто: те же женщины выскребали маленькими ножичками траву, которая выбивалась между булыжников мостовых, и протирали влажной паклей гранитные фундаменты домов.

На станции формировались эшелоны. На фронт отправлялось всевозможное оружие и чистое, сытое, готовое погибнуть за фюрера пушечное мясо. Через две недели те, кому посчастливилось выжить, возвращались в город. Потрепанных, грязных, с потемневшими лицами солдат отмывали, откармливали, отпаивали шнапсом и снова отправляли на войну.

У отца Лизы был туберкулез в открытой форме, и большую часть времени он лежал в постели в темной комнате. Тетя Манефа спасала их, как говорил отец. Летом она вскапывала огород

и засаживала его картошкой, зимои ездила на финских санках по замерзшей реке в рыбацкую деревню. Манефа выменивала привезенный из города хлеб на салаку, а Лиза ходила по солдатским кухням и меняла эту салаку на хлеб. В

результате такого оборота им оставалось немного рыбы и хлеба.

Февральским утром Лиза очнулась от глубокого сна; сон, улетая, оставил в ней ощущение чего-то прекрасного, пережитого ночью. Лиза подошла к окну и, отодвинув занавеску, посмотрела на озаренный солнцем город. Он стоял на покатых бастионах. Заиндевелые клены, матовые от изморози дома с крутыми заснеженными крышами, острые шпили церквей и замок Германа с массивной башней из серого камня... Казалось, будто все это явилось из сказки Андерсена.

Лиза оделась, съела несколько вареных картофелин, собрала книги в тряпичную сумку и пошла в библиотеку. Не торопясь, она брела по узким улочкам старого города, мороз пощипывал щеки и кончики пальцев, искрящийся на солнце снег скрипел под ногами.

Библиотека помещалась в старинном доме с высокой дубовой дверью, утыканной медными гвоздями. Входя в эту дверь,- Лиза оставляла за порогом все мысли о насущном. Ей казалось, что здесь, в зале, где витает терпковатый запах сухой пыльцы, под сводчатым потолком, среди темной мебели и книг находится другой мир, не

30