Костёр 1985-09, страница 24

к тебе гость! — высоко надо мной рокотал дядя Степа, ведя меня в комнату, где на широком диванчике лежала Перышкина с укутанной платком шеей.

— Славка! — сказала Перышкина голосом дядьки Черномора.— А я болею.

— Ящерицу за город отвозила,— объявил папа.— И угораздило нашу Наташу там в болото какое-то влететь. Хорошо, что все только простудой обошлось.

«Ну и дела! — думаю.— Ящерица-то моя, стало быть, опять я виноват? Связался же с этой Пе-рышкиной!»

— Невезучая я,— сипло пробасила Перышкина.— Теперь уроков пропущу ужас сколько. Обидно! Ведь когда в школе внимательно слушаешь, дома и учить почти ничего не нужно. Все само собой запоминается.

А папа ее сказал весело и шумно — он, наверно, вообще не умел разговаривать потихоньку:

— Это очень славно, Слава, что ты к нам явился в такой славный день, когда мы с Наташей как раз собирались славить нашу маму, и я для этого испек свой прославленный торт! Честное слово, без всякого славословия,— скороговоркой закончил папа Перышкин свою немыслимую речь, от которой у меня в голове началось сплошное верчение и кручение.

Папа удалился на кухню.

— Он у тебя что — кондитер? — спросил я Перышкину.

— Почему? — удивилась она.— Папа историю в техникуме преподает.

— И торты печет?

— А, это у него такое хобби,— засмеялась Перышкина.— Мама часто ездит в командировки, и мы с папой на самообслуживании. Я тоже готовлю неплохо, но по тортам и пирогам папа у нас — главный специалист. Это даже мама признает. А сегодня мы отмечаем без мамы ее день рождения,— вздохнула Перышкина.— Она опять на границе.

— Что это она там делает? —

полюбопытст-

пограничница!

похва-

вовал я.

— Мама-то моя — лилась Перышкина.

И тут у меня в мозгах снова все завертелось: Перышкин-папа — историк-кондитер, Перышки-на-мама — пограничница и сама Перышкина — любительница живых зеленых ящериц...

спросил я.

— Она корреспондент пограничной газеты,— продолжала Перышкина.— Приедет — я вас познакомлю. Ух, она тебе столько расскажет!

— Я не знал, что женщины тоже в пограничных войсках служат,— сказал я.

— Есть такие,— кивнула Перышкина.— Врачи, например, связисты. Хотя, конечно, не так уж их и много.

— А ты? —

— Что?

— Не собираешься в пограничницы?

Перышкина улыбнулась, но ничего мне не ответила.

А потом мы обедали втроем, и Перышкин-папа все произносил свои ошеломительные шутливые речи. Кое-что я понимал не до конца, но все равно смеялся вместе с Перышкиной. И прославленный торт, с которым мы выпили целый самовар чаю, был, наверно, действительно вкусным, хотя я плохо разбираюсь в сладостях.

— Слава,— сказала Перышкина,— будь другом. У тебя память замечательная. Давай, пока я болею, вместе уроки делать. Если мне что-то из нового материала будет не понятно, ты объяснишь.

А папа Перышкин при этом сидел тихо, как мышка, если, конечно, можно себе представить

мышку дяди-Степиных размеров. И он даже вовсе на меня не смотрел, но я вместо того, чтобы бросить Перышкиной: «Нашла простачка!» — вдруг понес нечто совершенно другое:

— Ну, насчет памяти — это точно. Тут у меня все в порядке. Ладно, позанимаюсь с тобой. Только выздоравливай побыстрей, а то ведь мне некогда на тебя особенно время тратить...

Вышел я от Перышкиных — навстречу мне Петрик.

— В гостях был? — спрашивает. В гостях,— отвечаю. Ну и как?

— Неважно,— говорю.— На ковры хотел полюбоваться, а их в помине нет. Да и двойных дверей я что-то не заметил.

Петрик луп-луп глазами, и щеки вроде кто ему томатным соком облил.

И ни за что не догадался бы Петрик, что я сейчас иду не с ребятами гонять, не в киношку и не на стадион, а буду штурмовать учебники, потому что ждет меня Перышкина, а я, балда, в школе сегодня все мимо ушей пропустил.

ш

ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ!

На каком языке и что обозначает это слово!

НеАя

kuRzLich

echEaR

18