Костёр 1985-10, страница 11

ров. В классе втором или третьем мы отмеряли их с учительницей — от школы до избушки лесника. Я побежал. Думал: Лешка может, а я хуже? Пробежал километра два, до леса. Не знаю, сколько у человека дыханий, а у меня легкие гореть стали, будто в них тысячи иголок впились. Ноги стали тяжелыми, сердце чуть наружу не выскочило. Я упал — и долго не мог подняться, хватал ртом воздух... Обидно стало: значит, не могу. Написал Лешке — он меня дураком обозвал. Говорит, что сначала на маленькой дистанции тренироваться надо, постепенно ее увеличивать. Я решил, что к его приезду успею. Вернется Лешка, я скажу: «Ну-ка, пошли, кто кого!..» Он бежит, а я не отстаю, смеюсь только...

Это я потом решил, а когда шел с Лешкой к вокзалу, то расспрашивал, в настоящих ли он морях плавает? А то есть большие озера, которые почему-то морями называют... Лешка плавал в настоящем. Большом и синем.

— Правда, оно не чисто синее, а с разными оттенками — зелеными, желтыми. Помнишь, как ты к морю уходил? — засмеялся Лешка. — Мне еще из-за тебя влетело.

Я проворчал:

— Ничего смешного. Я и сейчас с удовольствием бы ушел, — и вдруг попросил, ни с того ни с сего: — Возьми меня с собой, а? Или сам останься.

Я даже за руку его взял покрепче, как когда-то во сне. Разве справедливо оставлять меня без брата? Если уж надо в армию, так вместе...

— Ну, я-то думал, что взял с собой мужчину, — недовольно сказал Лешка.

— Мы еще до вокзала не дошли, пока можно...

Помолчали. Лешка виновато глянул на меня.

— Привыкай, брат. Не все же тебе в младших ходить.

— Я и говорю, что мне в армию с тобой надо.

Опять Лешка стал смеяться. Думал, шучу.

— Это только кажется, что пройдет сколько-ни-будь лет, пойдешь работать, ну, женишься, дети появятся — и станешь взрослым. Встречал я таких... Служит у нас один женатый, а хуже маленького. Все время ноет, ничего сам сделать не может. Жена к нему, мама чуть ли не каждый месяц приезжают. Понимаешь?

— Не очень.

Тут Лешка сказал, что он раньше мне завидовал. О младшем все заботятся, а старшего все время ругают. Если что случится — у мамы всегда будто бы Лешка виноват.

— Помнишь, как мы с Гришкой Афониным дрались?

Еще бы не помнить!

Гришка преградил нам путь, когда возвращались из булочной. Широкоплечий, похожий на боксера, с угрожающей ухмылкой. Его все боялись. Я спрятался за брата, он все равно даст этому страшиле. И Лешка сорвался с места, стал яростно дубасить Гришку. Тот растерялся от неожиданности, попятился, упал, а потом побежал, хотя за ним гнался я один, размахивая сеткой с буханкой хлеба.

— Если хочешь знать, — сказал Лешка, — я этого Афонина боялся. Он часто ко мне привязывался: «Давай подеремся один на один». А как с ним драться, если мускулы у него как стальные. Навалится на тебя — и уже не вырвешься. Только Петька со Славкой и спасали. А тут он меня одного подкараулил. Если бы не ты... Стыдно перед тобой было, понимаешь?

Мы шагали по городу — я и брат, похожий на доброго великана. Его рука лежала на моем плече, и от этого очень хорошо было жить на свете.

3.

Я оказался в новом районе, где стоят многоэтажные дома. Не то что наши. Деду предлагали в такой переехать, даже упрашивали, а он:

— Подождите немного. Умру скоро, тогда пусть

мои переезжают.

Конечно, наш дом очень хороший. Но в новых, по-моему, интересней.

На тротуаре мальчишки'играют в войну, бегают с палками-винтовками и тарахтят.

— Дяденька, не выдавай, — просит шустрый карапет и прячется за меня.

Продвигаемся к мальчишке, который растерянно оглядывается. А противник вдруг выскакивает перед самым носом и тарахтит. «Убитый» с обидой смотрит на меня.

— Ничего не поделаешь, война! — развожу я руками.

Поскорее ухожу от ребят, потому что очень хочется поиграть с ними, а надо взрослым становиться. Хорошо хоть эти пацанята за «дяденьку» признали. Я-то знаю, что нисколечко не изменился, такой же, как в шесть лет, а приходится вести себя солидно. Иногда. Взрослые, наверное, несчастные люди. Мой брат, например, недавно смешное письмо прислал. Я его с собой ношу.

«Вовка, я часто о тебе думаю. Устанешь страшно, нервы на пределе, а вспомнишь, как мы кораблики по лужам пускали, как ты к морю уходил, — хорошо так! Я не смеюсь. Представляешь, добрался бы ты до моря, а там парусное судно тебя дожидается. Я даже песню про это придумал. Ты уж не суди строго брата. Сам понимаю, что поэта из меня не выйдет, но иногда слова помимо воли складываются».

Вот какое письмо Лешка прислал. Говорит, чтобы я взрослел, а сам песенки пишет. Я-то ничего, я понимаю. Мне эта песенка очень даже понравилась. Она была про мальчишку, который стал настоящим капитаном.

Про то, как взрослеть, Лешка ничего вразумительного не пишет. Советует совершать поступки какие-то особые. Я один раз попробовал...

Вижу — мальчишка, третьеклассник, наверное, плачет. Горько так.

— Ты чего? — спрашиваю. ;

Он молчит, отворачивается обиженно. А слезы все текут.

С трудом выяснил, что у него парни солдатский ремень отобрали, подарок брата. Вот сволочи!

9