Костёр 1985-10, страница 12

Я сразу про свой вспомнил, даже проверил, на месте ли. Стараюсь не расставаться с ним, даже на ночь под подушку кладу. Если бы у меня ремень отобрать попробовали, я бы!..

— Идем, — говорю решительно, будто в холодную воду бросаюсь.

Малыш ведет меня во двор, а там трое парней, чуть младше меня. Один толстый, с красными отвислыми щеками. Если до драки дойдет, еще неизвестно, чем это кончится.

— Кто? — строго спрашиваю малыша.

Тот молчит.

— А ну, верните ему ремень! — как можно смелее требую я.

Кудрявый, с хитрыми глазками, ехидно так заявляет:

— Какой ремень? Мы ничего не брали. Разве это мы?

Мой подзащитный ни слова, побелел весь.

Толстяк похлопал его по плечу и многообещающе улыбнулся:

— Разберемся. Ты только покажи, кто тебя обидел.

Мальчуган развернулся и побежал.

Что делать? Растерянно посмотрел на ухмыляющихся парней и бросился следом.

— Постой! Куда ты, подожди минуточку!

Еле догнал.

Малыш стоит, смотрит исподлобья, дескать, что привязался, только хуже из-за тебя.

Я молча снял Лешкин ремень, повесил ему на плечо и ушел, не оглядываясь. Обидно до слез. Чувствую себя побитым и беспомощным, как тогда, когда пробовал пробежать пять километров. Опять дыхания не хватило.

Ура! Лешка скоро вернется. Он уже демобилизован. Дней десять назад написал, что сначала махнет к другу на Украину, и сразу домой! Я иду из школы и думаю — а какая она — Украина? И что сейчас Лешка делает?

Дома вкусно пахнет. Мама на кухне поет.

— Ты уже нагулялся, Володенька? А я блины пеку.

— Блины — это хорошо...

Чего мама так веселится? Подозрительно.

— Ты кого-нибудь в гости ждешь?

— Нет, — мама снова начинает петь.

— Чего тогда радуешься?

Она улыбается:

— Просто хорошо... Весна. Да ну тебя!..

Мне тоже хочется глупо улыбаться, но я сдерживаюсь. Надо хотя бы перед мамой выглядеть солидным мужчиной.

— Давай скорей твои блины, есть хочется, — бурчу я. -

— Подождешь.

Я со стоном убегаю от вкусного запаха.

Пусто в комнате... Сразу хочется, как всегда, чтобы Лешка скорее пришел. Никакие дела, даже самые важные, мне его не заменят. Снова чувствую себя маленьким-маленьким, как тогда, в шесть лет. Никуда от этого не деться. Даже страшно слегка, будто бродит рядом полузабытый «Он»,

который появился когда-то от стука в стенку. Я смеюсь и хочу стукнуть как следует кулаком, чтобы распрощаться с далеким страхом. Не успеваю. Дом вздрагивает от громких ударов в дверь.

— Вовочка, открой! Стучит кто-то, — кричит сверху дед.

Все как тогда... Не может быть, это же игра!

Мама выглядывает:

— Странно, стучат... Володя, ты что, не слышишь?

Я иду к двери.

Входит бородатый мужчина с хмурым лицом. Я отшатываюсь.

Это «Он», который хотел однажды стащить меня с дерева, а потом преследовал в снах. «Хоть бы Лешка пришел», — как заклинание шепчу про себя. И спохватываюсь: чего бояться? Я уже большой.

— Не достучишься к вам. Полчаса барабаню, — сердито выговаривает бородач.

Мама пожимает плечом:

— У нас не заперто.

Мужчина еще больше злится:

— А я почем знаю!.. Распишитесь. Я с почты.

Он уходит, оставив после себя гнетущую тишину. В маминых руках телеграмма. Она рассматривает ее, нахмурившись.

— От Лешки!— радуюсь я.

Мама разворачивает телеграмму. Руки у нее дрожат. Она опускается на стул.

— Мам, ты что? — бросаюсь я к ней.

— Читай. Я не могу.

Беру белый листок. Читаю вслух:

«Дорогая Наталья Александровна! Ваш сын, Алексей Петрович Синицын, трагически погиб на пожаре, спасая своего товарища...»

Дальше читать не могу. В глазах туман.

— Это неправда, — говорю я. — Они врут!

Я оглядываюсь на деда, ища поддержку. Он

сидит на лестнице, голова у него трясется.

Выскакиваю на улицу и бегу.

Куда? Не все ли равно.

На улице пусто и тихо, будто все уже знают, что Лешки нет. Нет? А как же я? Как я смогу без него?

Слезы слепят глаза. Хочется кричать.

Бегу, только мелькают мимо заборы. Вот уже нет дыхания, а я почему-то продолжаю бежать. В самом конце улицы останавливаюсь. Знакомое дерево, когда-то мы с Лешкой играли здесь. Вдвоем. И вот теперь его нет. Нет моего старшего брата. Когда-то это была игра: я сидел вот на этом дереве и оберегал людей от опасности. Теперь это некому сделать, кроме меня. И дома я единственный мужчина, дед не в счет. Что же я наделал? Убежал, а как там они с мамой?

Мне сейчас в несколько раз тяжелее, чем после бега, когда дыхание кончилось. Страшно возвращаться в дом. А надо. Я глубоко вздохнул, чтобы найти второе дыхание.

И побежал обратно. Домой. .

Теперь я — старший...