Костёр 1987-05, страница 12

— Конечно, — отвечаю, — ездишь, ездишь, а толку никакого.

— Мальчишки, — Степан Трофимович со стулом к Юре придвинулся. — Мальчишки, да это же замечательно просто! Вы, конечно, уже музыку собираете? Это прекрасно, прекрасно!

Я чувствую, что он как-то все по-своему понимает, только объяснить хотел, Юра говорит:

— Мы пока кассеты коллекционируем,, Степан Трофимович. Ездим, ищем. И, конечно, нас интересует старая музыка.

Прощаясь, он Юрин телефон взял.

— Будет что-нибудь — позвоню. Или барышня моя передаст, если, понятно, в настроении будет.

Ленка фыркнула и на кухню умчалась.

На улице я спрашиваю:

— Ты чего? Какие мы коллекционеры?

— Ну видел же ты, Витек, само собой вышло. Зато он нас теперь как бы своими считает.

Из автобуса вышли, прощаемся. Юра вдруг улыбнулся.

— Частотная характеристика. Сердце... Нет, это тебе не Пигузов.

С Ваньчиком мы виделись теперь только в школе. Сначала он еще звал меня к Борису Николаевичу, но потом перестал и даже на переменах убегал в лаборантскую один.

Меня теперь обычно после уроков уже ждал Юра. Мы отвозили коробки к инвалиду, забирали у него отремонтированное, и домой я приходил только чуть раньше отца. Странное дело, всю аппаратуру мы отвозили к Пигузову. Ленечка больше не скандалил, да и мы уходили сразу, только Юра иногда задерживался, наверно, Хола дожидался.

Однажды нам пришлось ждать Пигузова, и когда я пришел домой, папа ужинал.

— Привет, — говорю.

Посмотрел он на меня, посмотрел.

— Ужинай. Потом говорить будем.

Мы посуду вместе мыли. Он тарелки убрал, руки- сполоснул.

— Давай, Витя, рассказывай.

Я уж думал, он не заговорит.

— А чего рассказывать-то? Сам ведь знаешь, контрольная через неделю, сегодня отметок не было.

— Ты с Лешей, что, поссорился? Какой-то он грустный был.

— Никто с ним не ссорился. С ним захочешь не поссоришься. Это он на меня*наклепал? Заходил к нам, что ли?

— Ох, Витька, никто на тебя не клепал. Говорю же, грустный человек был. Я его спросил, как дела, он мне про всякую цветомузыку чуть не полчаса толковал, думал, не остановится. Только про тебя заговорил, сразу скис парень. «Витя что, — спрашиваю, — с вами не работает?» — Молчит. — «А где ж он тогда?» — Молчит. Знаешь, Витька, времени у меня сейчас нет, а чувствую я, что путаешься ты где-то, занимаешься какой-то ерундой, и молчать тебе нет никакого смысла. Накрутим мы тут с тобой. Что матери скажем, когда вернется?

Ю , : У '

— Что у меня, личных дел не может быть?

— Может, Витька, может. Только знаешь, из личных дел получаются замечательные семейные неприятности. Можешь поверить.

И пошел из кухни. И я пошел, уроки делать.

Два часа прошло. Я катер крутил, была там у меня одна идея. Папа тихо вошел и стоит за спиной. Потом на чурбаке уселся.

— Слушай, Витя, а чего к нам Юра не заходит?

У меня все идеи из головы выскочили. Чего это он про Юру заговорил? Видел он нас или просто так вспомнил?

— Занят, — говорю, — вроде. Наверное, занят.

— Да вы видитесь или нет?

Я плечами пожал.

— Странный он парень, тебе не показалось?

Я люблю, чтобы папа у меня в комнате сидел,

а тут еле дождался, пока уйдет. Все время молчать не будешь, а врать неохота. Мы друг другу не врем. А про Юру я понял..Это из-за того разговора про бедных и богатых. Всего-то ничего сказали, а он запомнил. Я бы', может, ему даже про Юриных родителей рассказал, папа бы все понял, но про Пигузова нельзя было говорить. Я мог сто раз повторять себе, для чего мы все это делаем. Стоит мне сказать «все» и не будет никаких Пи-гузовых, и можно будет опять говорить про себя все, как есть. Но не мог я себе представить, как папа входит к Ленечке или как Пигузов на него слюной брызгает. Не мог я этого и все.

Дождя не было уже два дня, и слышно было, как за школой вовсю лупят по мячу. На большой перемене я хотел позвать Ваньчика на улицу, но он исчез из класса. Я побежал к кабинету физики, там вечно кто-нибудь крутился из команды Бориса, он и кабинет не запирал.

В коридоре у кабинета я налетел на Ваньчика.

— Ага, — сказал Ваньчик, — только ты, Ви-тюха, подожди. Борис просил проектор в учительскую притащить.

Сначала я подумал, что Ваньчик в лаборантской какой-то прибор грохнул.

— Витька! — заорал он оттуда, — Витька!

Мишка Ляшин протискивался к выходу из лаборантской. Ваньчик намертво вцепился в его сумку, сопел и прижимал Ляшина к стене.

— Вот, поганка! — он затолкал Мишку в угол, вырвал у него сумку. — Не, Витька, ты смотри, какая поганка!

Он раскрыл ляшинскую сумку. Тот самый маленький генератор — звуковичок высовывался из-под Мишкиных тетрадей:

— Я захожу, а он тащит. С ним как с человеком, а он? Ну как Гудок какой-нибудь.

— Ладно, хватит!

. Физик стоял в дверях.

— Чья сумка?

Он вытащил генератор, отдал сумку Ляшину.

— Все, — сказал он Мишке,— иди.

— Борис Николаевич, Борис Николаевич! — Мишка стоял красный, растрепанный.

— Все, я сказал. — Борис взял проектор. — .Тебя, Леша, только за смертью посылать.

Окончание следует