Пионер 1989-04, страница 15В спорте— утешительный заплыв, утешительный заезд, утешительный забег. А это— утешительная горечь... Путешествие в тридцатые годы — Сегодня мы отправляемся в наши тридцатые годы,— сказала Вика. — У тебя машина времени? — Конечно. Ценой в восемьдесят копеек. Я узнала. Я Вике верю безоговорочно. Тут засомневался. И напрасно: два билета по цене 40 копеек за билет в Политехнический музей — и мы с Викой оказались в нашей юности. И зазвонил телефон, который висел в наших квартирах: черная железная коробка с металлическим диском набора номеров и двумя открытыми колокольчиками сверху. Они были голосистыми, пронзительными. Мгновенно наполняли квартиру звоном. Сбоку из аппарата выходил длинный крючок, на котором на петельке висела большая телефонная с ребристой эбонитовой рукояткой и двумя металлическими чашечками трубка. Гладкий черный шнур длинно соединял трубку с коробкой на стене. Телефонный аппарат системы АТС 1929 года. По этому аппарату мы названивали друг другу — ведь сфера нашей деятельности была огромна: Военный дом у Москворецкого моста и Дом Советов у Большого Каменного. Обсуждали или пересказывали содержание кинокартин. Сверяли по телефону решения задач по алгебре, геометрии, физике. Спорили «по творческим вопросам», договаривались о встрече во дворе или о выходе в школу. Передавали друг другу с нашей точки зрения не терпящие отлагательства новости. Разыгрывали друг друга по телефону, изменяя голоса. Когда Лева играл мне по телефону что-нибудь на фортепиано, то трубка с металлическими чашечками и черной между ними эбонитовой рукояткой лежала у Левы на стуле, придвинутом поближе к инструменту, а я с такой же трубкой стоял в коридоре, привалившись спиной к стене, и слушал. Короткие безмятежные дни детства, когда жизнь — вечность. Когда все было предельно ясным, сформулированным, до конца объясненным, законченным. В нашем детстве эти безмятежные дни действительно были короткими. А может быть, я и не прав — сгущаю краски, переношу свой нажитый опыт в прошлое и нагружаю себя и своих друзей несвойственной нам тогда взрослостью... ...Утром накручиваю диск аппарата. — Олег, ты готов? — Сейчас. Заходи, Миха. Олег редко сразу бывал готовым к выходу в школу: ему недоставало нескольких минут. И в последний момент (японский бог!) что-нибудь забывал. Накручиваю дальше диск: — Левка, ты готов? Или, наоборот, следует мне звонок от Левки: — Мишка, ты готов? Юрискаус уже готов. Почему-то чаще забывали оповещать о выходе в школу Юру. И он обижался. Даже отразил это в незаконченном романе «Исчезновение», который был опубликован уже теперь, после его смерти. Читая главу в романе, как мы — Олег, Левка и я — идем утром в школу (имена в романе изменены), а Юрка, обиженный, наблюдает за нами, мы с Олегом (смешно, но опять же по телефону!) вспомнили все это, обсудили. Характеристики мне и Олегу Юра дал суровые. На это со смехом обратила внимание Зина Таранова: «Как он вас, а!» — «А во всем виноват был Левка! — отбивались мы с Олегом от старосты Зинки.— В этот день он договорился с Юркой выйти в школу, а отправился с нами...» ...Обязательно звонил я Галке Ивановой. Почти каждый день. И она по телефону диктовала, что и по какому предмету было задано. Разговоры с Менаси-ком Бакинским, старостой авиамодельного кружка в клубе,— выяснение, где и когда будем пускать модели самолетов, сотворенные нами из бамбука, папиросной бумаги, с моторами на резине. Чаще всего аэродромом служила церковка. Самолеты парили над нашими головами, иногда почти достигая куполов церкви. Но это при хорошей летной погоде и хорошей резине. Беседы с Сережкой Савицким о военно-морских делах: тоже о кружке при нашем клубе. В морском кружке мы научились «'разговаривать флажками». И вот иногда, пренебрегая телефоном, с балкона на балкон (те, кто жил в одном дворе и, значит, в зоне видимости) передавали флажками информацию. Звонок от Жени Душечкина — предложение побегать на «гигантских шагах». Тоже были установлены рядом с церковкой: столб, наверху колесико, к которому прикреплены длинные канаты с петлями на конце. Петли для мягкости обшиты материей. Всовываешь ногу в петлю, пристраиваешься поудобнее, хватаешься за канат и бежишь вокруг столба и летишь, и опять бежишь и опять летишь. И все по кругу на канате. Вместе с тобой на другом канате бегает, летает Женька Душечкин — худющий, веселый, горластый и всегда чернущий летом как головешка. Счастливые круги на одном месте. Около семи часов звонит Левка— оповещает о своем приходе ко мне: сегодня мы будем вместе делать уроки. Потом хозяйственные звонки от других одноклассников: «Мишка, можно,я возьму твой велосипед— у моего «восьмерка»?» (Велосипеды стояли внизу, в подъездах.) «Мишка, у тебя есть лишняя контурная карта европейской части СССР?» «Мишка...» Приходил мастер по телефонам, положительный старичок с рабочей брезентовой сумкой. Доставал из сумки отвертку, разбирал аппарат, не спеша что-то в нем подкручивал, подтягивал и обязательно потом чистил мягкой кисточкой. Отзванивал на станцию, проверял слышимость. Все в порядке— профилактика произведена. Позже телефонные аппараты в нашем доме покинули стены в общих коридорах и утвердились в комнатах. Они были уже настольными, с высокими рожками, на которых покоилась трубка обтекаемой формы из пластмассы. Шнур был уже не длинный гладкий, а плетеный. Колокольчики убраны внутрь аппарата, и они не столько звенели, сколько рокотали. И мы уже вели беседы из комнат, а не из общих коридоров. Может быть, с нами стало меньше хлопот: не так оглушали своими нескончаемыми беседами. И этот телефонный аппарат— унифицированный 1936 года— тоже представлен, как экспонат в музее. Он тоже из нашей юности. По нему я тоже неизменно получал сведения от Галки Ивановой, говорил с Менасиком Бакинским, но уже о спортивном педальном автомобиле «Плутоний». Автомобиль Менасик построил сам. Из клубных кружков на первое место уже выдвинулся драматический под руководством старшеклассника Юры Шаблиевского. И разговоры уже шли «драматические»: очень бурно выбирались репертуар и состав труппы. И тут уж перезвон стоял нескончаемый. По-прежнему я слушал Левино фортепиано. По 13
|