Костёр 1987-12, страница 13

И она стала вспоминать Москву, подружек, школу, ту, прежнюю, оставленных дома беспризорных кукол.

А мысли плыли, путались...

И ей уже представилось, что она в Москве, война давно кончилась и они с мамой по-прежнему живут в своей уютной комнатке на Садовой. Протяни руку — вот ее старенький письменный стол, за ним еще занимался папа, рядом шкаф с зеркалом, продавленный диван, пианино. А там, у окна, игрушечный уголок, домик со слюдяными окошечками, который мама подарила ей на Новый год.

В школе зябко, сыро, лица ребят при ярком солнечном свете бледные, до голубизны. И все какое-то бедное, убогое, печальное: немытые стекла в окнах класса, стертые полы, ребячья одежонка. «Это потому мне все кажется таким, что мама больна,— уговаривает себя Вика.— Теперь-то уж всегда буду ее слушаться. Никогда не буду пререкаться с ней и плакать по пустякам. Только бы она поправилась!»

Наступил вечер и ночь. Вторая ночь без мамы. К Вике забежала Галя — медсестра из сыпнотифозного барака:

— Одевайся скорей, пойдем проведаешь маму.

Черным ходом они пробираются в маленькую

отдельную палату. Мама какая-то синяя, глаза белые. И не смотрит на Вику, будто сердится за что-то.

— Мамочка, у меня все в порядке, ночью я ни капельки не боюсь и суп варю, как ты сказала, и по литературе сегодня получила отлично.

• А мама будто и не слышит, говорит о каких-то часах, разбитых во время бомбежки.

И Вика вспоминает — было такое.

Ехали они с мамой на трамвае мимо Савеловского вокзала и, как всегда, в 10 вечера началась бомбежка. На глазах у всех развалился дом, будто его пополам разрезали. Качались оранжевые абажуры, сползали куда-то в сторону диваны и кровати. Трамвай остановился. Все замерли с белыми перепуганными лицами.

Вика даже плакать не могла — так было страшно. А рядом с домом валялись большие уличные часы — вдребезги разбитые.

Вот о чем вспоминала мама.

Но почему сейчас? Разве им нечего было сказать друг другу? Ведь они не виделись целых два дня?

Вика взяла мамину руку — рука была горячая, сухая.

— Мама! Ну, мама же! Ты слышишь? А у тебя очень болит голова?

Но мама не отвечала, а говорила о чем-то. И вдруг Вика поняла — мама ее не видит и не слышит — она без сознания.

Дома Вика долго роется в тети-Катиных книгах — ищет в медицинской энциклопедии про тиф.

Есть что-то не хочется. Кое-как приготовив уроки, наплакавшись, она рано ложится спать. Но ей не спится. Тоска, тоска, какая тоска!

Если сто раз повторить желание — оно исполнится, говорит Зинка. И Вика повторяет, как заклинание:

— Скорей бы, скорей бы поправилась мама! Скорей бы, скорей бы кончилась война!

...В ту ночь она заснула лишь под утро, и ей приснился странный сон: мама барахтается в проруби — Вика протягивает ей руку, а мама никак, никак не может ухватиться за нее.

Вика торопливо одевалась — упорно прогоняла от себя воспоминания об этом дурацком сне.

«Нет, это было бы слишком несправедливо! Нет, нет, это было бы совсем несправедливо»,— почему-то шептала она, застегивая все пуговицы, кнопки, заплетая кое-как косички, зашнуровывая стоптанные туфли.

С грохотом захлопнулась дверь за ее спиной — она всегда так хлопала, чуть только зазеваешься. Скорей, скорей!

Один поворот, второй, теперь по аллейке прямо — впереди за деревьями белеет больничный корпус.

— Доброе утро!

. — Доброе утро, девочка. Ты куда?

Белый халат преградил путь. Вика подняла голову. Почему у дежурной такое строгое лицо? Она ведь знает ее. И глаза в сторону.

— К маме,— чуть слышно говорит Вика.

— Сегодня нельзя.

Вика стоит растерянная.

К ней подбегает медсестра Галя. На глазах у нее слезы. Обняла Вику, крепко прижала к себе.

— Викочка! У мамы ночью был кризис. Она жива, понимаешь, жива! Теперь начнет поправляться.

Галя ушла, а Вика присела на каменные ступени. На миг ей показалось, что живет она долго-долго, как тетя Катя или даже Зинкина бабка, и все уже видела, узнала, ничем ее не удивишь. А Москва и то, что было до войны, ушло и никогда не вернется. Да и было ли это?

А реально вот что: мама поправляется, кончается первый военный год, и сама она выросла на целый год, стала совсем взрослая, как скажет тетя Катя.

КОНЕЦ