Костёр 1988-01, страница 10

— Меня Тверд звать,— сказал я ему. Он кивнул:

—— А какой год пошел, Тверд?

— Семнадцатый,— покривил я душой. И неуклюже соврал — Добрыня только улыбнулся и сразу же угадал:

— Четырнадцать-то хоть есть?

— Есть...

Я вышел во двор, и волчки подбежали обнюхать, удостовериться, свой ли. Ишь любопытные, ушки на макушке... Дома у нас тоже был пес, покрасивей этих и побольше. Он-то небось сразу почуял, что за лихо приплыло в гости на том корабле. Залаял, бросаться стал. Я ошейник на него надел... Сгинул ли от копья, от огня или все-таки выжил и плакал теперь на луну над остывшими головнями?.. Никогда я этого не узнаю.

Двор у Добрыни был широкий, просторный. Не то что в иных городах, где, сказывали, дома жались все вместе, выстраивались в тесные улицы, отгораживались друг от друга и от белого света крепкими частоколами... Боялись потому что. Кто к полудню жил — черного степняка. Кто к полуночи — белоглазого разбойника, вроде Олава моего...

Здесь, в Ладоге, не страшились никого! Широко строились, вольно. Урмане, свей, датчане — те сами бегали от грозного ладожского князя. Быстрых боевых лодий, страшного варяжского стяга! Ведали: под тем соколиным стягом ходила в море их смерть. Наше печище¹ тоже не в медвежьем углу стояло, кое о чем слышали. Крут был ладожский князь Рюрик, и на что уж суров, а терпели. Потому городу за ним жилось, что за стеной. Вон она стояла на самом высоком месте, серая деревянная крепость... Дом княжеский!

Стоит себе, хмурится с неприступного откоса на подходящие корабли: не замай...

...И пошел я оглядываться. А куда еще идти в Ладоге, если опять-таки не на торг? Я и зашагал туда помаленьку, между домами, припоминая дорогу. И что меня туда потянуло — не ведаю по сей день. Теперь не пошел бы, задумался, легко ли станет вновь увидеть Шаева и других, если только они все еще там были... А может, наоборот, пошел бы намеренно — поглядеть на прощание? Даждьбог весть.

А тогда, хорошо помню, ни о чем таком и не думал. Был как пес раненый, из последних сил ползущий и сам не ведающий куда... Рабский торг я обошел стороной.

И ходил туда-сюда, будто что потерял. Смотрел, чем торговали,— не видел. Однако потом к оружейникам забрался и тут будто прозрел. Загляделся, залюбовался! И было чем.

Купцу, да в пути дальнем, без оружия куда?

¹ Печище — родственная община на севере Руси.

ФФО

Стояли тут широкие копья на хороших древках и крепкие луки в рост человека. Стрелы — аршинные, с тяжелыми коваными головками, такая прошьет и дальше полетит с прежним посвистом... Клёпаные шеломы и боевые ножи, что носят за сапогом.

И страшные мечи с длинными блестящими лезвиями, с черенами простыми и в узоре... Такими не замахиваются шутя, такими если уж рубятся, то насмерть.

Там-то, у мечей, заметил я рослого, широкоплечего малого в красивом сером плаще — стоял, приценивался к доброму клинку...

Олав!

Вот когда сердце загрохотало рекой, вздыбившей лед. И понял я, зачем сюда пришел: его,

Олава, встретить.

И сколько мечтал о том, чтобы только руки были свободны... А вот сбылось — и как в землю по колена меня вкопали! Теперь понимаю, боялся, не оказался бы кто иной. С Олавом схожий несчастливо. Уже боялся, а ведь' и сам не знал еще толком, что сотворю.

Но тут он голову повернул, и я задрожал весь. Он, враг!.. Он разговаривал с оружейником и улыбался: обветренные загорелые скулы, голубые зоркие глаза и борода, что спелая солома. Та борода, в которой ночью во сне утопал до рукояти мой нож...

Он вроде посмотрел в мою сторону, но то ли не пригляделся, то ли просто не узнал. Меня же как ударило. Я прыгнул вперед!.. Двумя руками сцапал, может, тот самый меч, который он себе выбирал,— занес его и что было мочи хватил Олава по голове!..

И еще не выдернул меча вон, а уже звериным каким-то, нутряным знанием понял: убил. Кровь хлынула ему на грудь, залила у шеи серебряный оберег-молоточек. Не охранил!.. Олав не вскрикнул, застыл, будто громовой стрелой пригвожденный. Потом стал поднимать руки к лицу... не донес. Начал падать, мне же привиделось — шагнул достать напоследок!.. Он крепкий был, могучий, с такого и не то еще станет...

Вот когда сделалось мне разом тошно и страшно! Как вертанулся я на пятке да как бросился от него наутек!..

4.

Летит над океаном-морем белая птица, летит домой из чужедальней стороны и ведь никогда не ошибется, а откуда знает, где гнездо? Даждьбог весть.

Вот и я, как та птица. Куда побежал с окровавленным мечом в кулаке, ног не чуя, дороги не разбирая? Не в лес и не к Добрыне-хозяину. Полетел, все равно что на крыльях, к серой крепости, на княжеский двор. А гнались за мной или не гнались, и сам не знал. Не до того было — бежал!.. Видел перед собой лишь испуганные расступавшиеся лица, как пятна какие. Кричали