Костёр 1988-01, страница 12

вроде, да разве я что слышал, такой гул бился в ушах!

И как же медленно, нехотя будто, росли передо мной деревянные ворота. Незапертые: чего ради замыкаться среди бела дня, от кого? Не от своих же?.. Правду молвить, там стояли два отрока¹ с копьями, но они меня не остановили. И только когда я вбежал уже во двор, кто-то подставил мне ногу, а может, копье сунули черенком вперед. Я и упал. Растянулся плашмя, рассек щеку о край деревянных мостков. Ждал: тут схватят, но хватать меня не стали. Я и не пытался вскочить и только дышал, умирал будто, со стоном, со всхлипом. Думал — сердце выскочит или жила лопнет в груди. А захоти я бежать, куда дальше-то? Некуда. Все, достиг.

А когда я поднял наконец голову, надо мной стоял князь.

Я почему-то сразу понял, что это был князь. Хотя никакого такого убранства на нем не заметил, ни гривны на шее, ни крашеного плаща. Гри-день² вроде и гридень, а по одежде так и не из первых. А есть же что-то, без языка величает, без слова рассказывает: князь!

Были у него длинные седые усы. И волосы, что зола, прикрывшая жар. И морщины, будто шрамы, от глаз по щекам. И глаза — точь-в-точь как у сокола того, что на знамени, над кораблями его летел... Рюрик — это ведь и значит по-варяжски сокол такой. Самый яростный. Тот, что в мелкие клочья разрывает добычу, если вовремя не подоспеть...

А воины набежавшие стояли смирно вокруг. Никто меня без княжеского слова тронуть не смел.

— Ну? — сказал он мне, и вроде бы даже с усмешкой.— Чего еще натворил?

И так выговорил, будто я не с мечом в крови во двор к нему помчался, а с голубем дохлым... Вот тут-то я, на локтях приподнявшись, рассказал ему все. От того дня, когда подошел с озера красно-белый корабль, и до дня нынешнего, когда увидел Олава на торгу. И скверно, поди, рассказал. Да у кого в моей шкуре вышло бы ладно? Может, только у Рюрика самого, так на то он и князь. Он, впрочем, меня не перебивал. Когда же я кончил, приговорил так:

— Меч здесь положи. Ступай в дом...

А у меня и пальцы на рукояти словно закостенели, едва разомкнул. Тут меня взяли сзади за локти, подняли, повели. Я покосился: молодой еще гридень, лицо широкое и вроде незлое, борода — веник рыжеватый...

— ...а не то убьют малого, да и правильно сделают,— за моей спиной сказал кому-то князь.— Олав этот Хрутович мне ведом, муж нарочитый³.

¹ Отроки — букв, «не имеющие права голоса», младшие воины в дружине.

² Гридень — старший, уважаемый воин.

³ Нарочитый — знатный, важный. 10

А и парень сам прав, на Олаве родовичей его кровь.

На своем языке сказал, однако я понял. Речь варяжская со словенской что сестры, это не с датчанином каким говорить.

— Повезло тебе,— проворчал над ухом бородатый.—Мне Жизномир имя, я Добрыне твоему шурин... буду шурин, когда с сестрой свадьбу сыграют.

Эту весть я проглотил не жуя. Еле понимал только то, что на расправу меня вроде не отдадут. А правду сказать, и не больно я этому радовался, хотя, конечно, и не горевал. Я ведь думал о том только, чтобы с Олавом рассчитаться. А как стану жить дальше — не помышлял! Задумаюсь еще, всему свое время. Ныне же был просто, как всякое живое создание, негаданно смерти избегшее,— бездумен. Жизномир меня провел через гридницу¹, потом куда-то еще, я толком и не приметил, вроде в избу дружинную... Толкнул в угол, к лавке, велев сидеть тихо, но сам тут же спросил:

— Чего скособочился? ,

Я рассказал нехотя, как был ранен стрелой. Он велел показать, обмял тело короткими сильными пальцами и присвистнул:

— Да у тебя весь наконечник там! Ложись — вынимать стану.

Дело худое, но не с воином спорить о ранах. Да и не хотелось мне с ним спорить, не хотелось совсем ничего говорить, бывает же — а хоть зарежь, отвяжись только... Я лег на лавку. Я не стану кричать.

— Ишь, гнили-то,— пробормотал Жизномир. Нащупал что-то и дернул, и все мое тело вдруг стало похоже на надутый пузырь: тронешь, зазвенит, а уж легкое, только что само собой в воздухе не плывет... А потом я вроде и поплыл куда-то над лавкой, над полом, над дымным очагом в полу... И когда Жизномир раскалил железный прут и прижег, чтобы больше не гнило, я даже это почувствовал словно бы издалека.

5.

Кроме места в дружинном доме у князя, была у Жизномира и своя изба в Ладоге, от Добрыниной не так далеко. Тот двор здесь стоял еще когда Рюрик-князь у себя за морем сидел, в Старграде, в Вагрской земле. А жили в доме жиз-номировы дед и отец, а ныне и сам он, хозяин. С челядью, домочадцами и сестрицей Найденой.

Хотя сестрой она ему была только по имени: Некрасовичи оба. Это он мне рассказал, а мог бы я и сам смекнуть, к имени прислушавшись получше: Найдена. Как так?.. А вот так.

Мыслю, лихо должна прижать нужда человека, чтобы задумался человек тот о страшном: покинуть у чужих людей свое родное дитя. За себя могу сказать и скажу — никогда такого не сделаю. Моя мать под меч кинулась, меня, раненного, при