Костёр 1988-12, страница 44

— Гляди-ка, умеха,— усмехнулся он.— Ну на, попробуй,— и подал ей подойник.

Девочка поддела его на руку, повернулась к окошечку, взяла с подоконника баночку с вазелином, кусочек соли и звонко запела:

— Ласка, Ластенушка, милая коровушка, я к тебе пришла, кусочек сольки принесла...

Ласка подняла на нее большие блестящие на свету глаза и, как показалось Юрке, присмирела.

—...Сольку на тебе, а молочко дай мне,— Людмилка подошла к корове, погладила ей лыску, легонько похлопала по скулам, и та потянулась к ее руке.— На милая, ешь, а я тебя доить буду. Стой, стой, моя хорошая.

Девочка подставила треножку, присела под корову и, прежде чем приступить к дойке, смазала вазелином руки. Потом сделала два-три примерочных движения — вымя было высоко. Ласка недоуменно оборачивалась на столь необычную доярку, но стояла смирно.

Девочка долго раздаивала соски. Уговаривала корову не жадничать и не капризничать, даже пообещала ей во-о-т такой кусок соли завтра принести. Но однако же молоко от ее «завтраков» не сдаивалось. Пальчики уставали, но она все же силилась, тянула соски, а голос уже срывался на плач.

— Ластенушка, ну что же ты?..

Юра подошел к ней.

— Не реви. Передохни маленько,— участливо сказал он.— Она, ишь, долго не доилась, вот ей и трудно. У нее молоко жирное, маслистое, не то что у других. Вовремя не подои, спекается. Ты не замерзла?

— Не-а,— мотнула она головенкой и, тряся пальчиками, опустила руки вниз.

Корова, обеспокоенная бездействием доярки, повернула голову и уставилась на девочку черными, как мрак, глазами, как будто хотела спросить: ну, что же ты?

Людмилка поднесла кулачки ко рту, подышала на них, поразминала и, придвинув стульчик, потянулась к вымени.

Первая струйка ударилась о подойник чуть слышным звоном. Девочка несказанно обрадовалась ей и еще усерднее стала тянуть поддавшийся сосок.

Вторую и третью струйку услышал и Юрка.

— Ай да Людмилка! — но тут же прикусил язык, корова повела на него настороженным взглядом, а сестренка приложила пальчик к губам.

Раздоенный сосок продолжал выдаивать Юрка — пальчики у Людмилки очень устали. Но теперь он доил осторожно, предварительно смазав руки вазелином, и корова от него не уходила.

Передохнув, девочка села раздаивать второй сосок.

Ласке становилось легче. Она уже дышала без подстанывания. Челюстями работала оживленнее и время от времени все норовила лизнуть маленькую доярку. Людмилка недовольно ворчала:

— Да стой ты, не вертись!

Ласка затихала. Но потом вновь тянулась к ней, высовывая розовый язык.

— Да стой же ты, чудушко!

Но корова — ее не зря назвали Лаской — на доброту и ласку людскую тоже отвечала ласкою. А маленькая девочка сейчас такая добрая... Мотнула Ласка головой, шлепнула языком по шубке девочки.

— Ой! — вскрикнула доярка и разом оказалась на полу. Опрокинула подойник и, испуганная, заревела.

Юрка, наблюдавший за ними, рассмеялся:

— Во, как она тебя приласкала!

Ласка, напуганная звоном ведра и вскриком девочки, отступила в сторону и уставилась на Людмилку в недоумении. Потом вздохнула, словно усмехнулась, и потянулась к ней. Девочка попятилась.

— Да не бойся, она ластится к тебе.

Людмилка подняла подойник и сокрушенно покачала головой:

— Надо же, молока сколь вылила и меня вымочила.

— Мамке расскажешь, как в молочной речке купалась.

Девочка взяла треножку и опять села под корову. Она что-то приговаривала, но слов уже нельзя было разобрать. Ласке такая песня тоже понравилась, она слушала ее с закрытыми, как видно, от удовольствия, глазами. Но как только послышались звонкие струйки, оживилась. Юрка, опережая ее намерение, встал перед Людмилкой. Корова обнюхала его спину, тяжело, как будто с обидой, вздохнула и отвернулась.

Юрка надергал из ясель сено, усадил в него сестренку и вернулся к корове.

Долго ли коротко ли он доил, Людмилка не помнила — она, уставшая, пригрелась в сене и уснула,— только очнулась она от неожиданного звона подойника.

— Да что ты за скотина такая! — поднимаясь с пола, ругался Юрка на переминающуюся перед ним корову.

— Ой! И тебя слизнула? — изумилась девочка.

— Вот проклятая! Последнее молоко вылила,— он взял треножку, забросил ее в ясли и, прихватив фонарь и ведро, сказал: — Пошли домой, ну

fit

Людмилка, подрагивая, подошла к Ласке, похлопала ее по ноге, шее, погладила голову и сказала совсем по-взрослому:

— Глупая ты еще, Ластенка. Совсем ничево-шеньки не понимаешь.

Корова облизала холодные пальчики девочки и тяжело вздохнула: может быть, она соглашалась с нею, мол, твоя правда, крошка, глупа я еще...

Брат помог сестренке раздеться, подсадил ее на печь. Потом разделся сам, выкрутил в фонаре фитиль до самого маленького огонька и залез к Людмилке. Она уже спала, подсунув натруженные кулачки под подбородок. Было тепло. Но он все же получше укутал ее одеялом. Спи, умеха. Прижался к ней и вскоре забылся добрым и крепким сном.

Ласка тоже спала хорошо.